Эйзенштейн
Шрифт:
Я друг режиссера, но думал о многом не так, как думал он; я не был согласен со сценарием и считаю, что, хотя мы мыслим всегда структурами, созданными прошлым, величайшее счастье – это первичное прикосновение к действительности. Таким счастьем для Эйзенштейна был «Броненосец «Потемкин». Он создал там правду несомненную, понятную для всех.
В «Старом и новом», в истории беднячки Лапкиной, добившейся наконец удачи в жизни, переборовшей страх женщины перед мужчиной, ставшей руководителем мужчин, Сергей Михайлович тоже прикоснулся к жизни непосредственно.
В «Бежином луге» миф оспаривал миф.
Враги
Картина высоко мифологична. В ней было дыхание жизни, красота церкви, которую рушили, боль отца, боль и торжество сына.
Картина вызвала много споров, но она – великое произведение.
Если бы мы все были всегда правы, значит, мы все были бы гениальны и счастливы ежедневно. Пути искусства – пути совести. Сейчас ведь мы не согласны с тем, что ангелы спасают Маргариту в «Фаусте», не давая ей убежать из тюрьмы. Она должна быть казнена; ей должны отрубить голову; должна быть пролита кровь этой белокурой женщины, соблазненной дьяволом и богатым колдуном. Это обычно. Но обычное кажется законом дьявола.
Статья, написанная Сергеем Михайловичем по поводу запрещения картины, называется «Ошибка «Бежина луга». В ней не рассказывается о попытке исправить картину. В этих правках принимал участие Бабель. Многое было сделано.
Превосходны диалоги.
Слабее – навязанные, правдивые, но много раз использованные конфликты.
Съемка по новому сценарию тоже была остановлена.
Картина Эйзенштейна, основанная на ужасающем конфликте, была человечна.
В ней была боль от столкновения поколений и вера в человеческое решение.
Картина была прекрасна. Она была осуждена остаться не увиденной.
Я тогда позвонил Эйзенштейну. Мы переговаривались редко.
Он сказал мне:
– Самое страшное в том, что я это переживу.
Картину ругали долго, прорабатывали, как тогда говорилось. Но ругали не все. Режиссеры молчали.
Сергей Михайлович анализировал ее. Картина не была выпущена. Говорят, что коробка с ней была зарыта на Потылихе. Во время бомбежки Москвы снаряд упал рядом с ямой и уничтожил картину. Пера Аташева и монтажеры сохранили куски, обрезая от каждого куска несколько кадров.
Из оставшихся срезок позитива ленты смонтирована теперь картина.
Сейчас ее знают все. Устраивают выставки кадров.
Она не напоминает книгу с иллюстрациями. Скорее, она похожа на проход между стенами с фресками.
Эта картина подвигается толчками. Я видел ее несколько раз.
Она приемлема сейчас для нас.
Мы не злобимся, мы не ужасаемся. Мы пережили войну, пережили много ошибок, много признаний. Мы понимаем прелесть детей, показанных на экране, преступление и отчаяние отца, разгром церкви и слом сердец.
Картина не обязательно должна быть сейчас же показана. Даже странно говорить о праве на ошибку; ошибки дороги, но поиск часто дороже. Это тогда мало кто понимал.
Сергей Михайлович в 1940 году был назначен художественным руководителем студии «Мосфильм».
Уже был снят «Александр Невский», написан сценарий «Иван Грозный». В комнате руководителя «Мосфильма» сменялись режиссеры, он говорил с ними, сидя за маленьким круглым столом – письменного стола в этой комнате не было. Бывала здесь и Эсфирь Шуб. И вот что она написала в своей книге:
«Одно, что огорчило меня, – это висевшая на стене под стеклом фотография рабочего момента «Бежина луга» – внимательно что-то объясняющий школьнику, исполняющему роль Павлика, Эйзенштейн и восхищенный мальчик.
Это было уже после большого успеха «Александра Невского», а «Бежин луг» все еще не был забыт…
Когда Эйзенштейн с каким-то режиссером вышел из комнаты, я тут же сняла эту фотографию и, не дождавшись его, исчезла».
Сергей Михайлович нашел эту фотографию в квартире Шуб и сделал такую на ней надпись: «Эта фотография сперта у меня из кабинета на Потылихе. Я этим тронут и очень рад» [38] .
38
Эсфирь Шуб, Крупным планом, стр. 137.
Я думаю, что он этой заботливостью был еще больше озадачен, чем обрадован.
То, что мы называем ошибками, то, что мы признаем ошибками, не проходит. Осень – это не беда для дерева и для многолетних цветов. Это начало работы на будущую весну. Зима – продолжение жизни.
Эсфирь Шуб неглупая женщина, хороший мастер. Она сделала умную ленту о падении династии Романовых. Но если бы у нее было много сил, то она стала бы бульдозером, который снимает старое для того, чтобы строить новое, снимает старое как ошибки. Но ни храм Василия Блаженного, ни стены Кремля, ни архитектура старой Мексики, ни готика, ни русские рубленые храмы, ни Чаплин – не ошибка. Это рост человека. И может быть, именно в детстве человек содержит в себе больше всего ростков нового, больше будущего, больше споров. И детство не проходит, оно возвращается в другом поколении, переосмысливается. И путь по Мексике и «Бежин луг» и сейчас живы, хотя Эйзенштейн умер уже давно. Он умер пятидесятилетним.
«Александр Невский»
Картину «Александр Невский», снятую в 1938 году, после возвращения Эйзенштейна из Мексики и после «Бежина луга», многие считали компромиссной и, удивляясь на историчность темы, даже упрекали ленту в оперности.
Жизнь человека закрепляется в матрицах искусства, прошлое продолжает существовать как структурная данность, могущая включаться в новый этап жизни.
Существовал когда-то персидский царь – впрочем, я забыл точную этнографическую принадлежность царя и название его государства. Он призвал гадателей и спросил:
– Какая ждет меня судьба?
Нерасторопный и неосторожный гадатель ответил:
– Горе тебе, царь, ты останешься одиноким, люди, которые тебя окружают, умрут, тебе не с кем будет говорить задушевно.
Царь умел принимать быстрые решения; он велел отрубить голову гадателю. Одновременно он вызвал другого.
– Ты будешь счастлив, царь, – спокойно сказал гадатель, уже зная об отрубленной голове, – будешь жить долго и переживешь своих современников.
Второй гадатель получил награду.