Эйзенштейн
Шрифт:
Город был богат, быстро рос. Жили в нем люди, которые много умели. Если при постройке Успенского собора рухнули своды, то это зависело не от того, что русские зодчие не умели возводить своды, а от того, что в тот раз они захотели повольничать – вывести своды по-новому; дело кончилось катастрофой.
Вот на этой нашей Красной площади после взятия Казани в честь победы поставили храм Василия Блаженного.
Строили его или два архитектора – Барма и Постник, или один архитектор – Барма по прозвищу Постник. Стройка сделана по образцу русских деревянных храмов. Это как бы сдвинутые высокие башни. Причем каждая башня имеет свою вершину. Год храм стоял деревянным. Потом совершен в камне.
Кем
Заказчик обиделся. Василия хозяин бил: заказчик на другой день умер.
Сапожник был провидцем: он увидал, что недолго носить заказчику сапоги.
Эту старую историю Лев Толстой изобразил в рассказе для народа под названием «Чем люди живы».
Прослыл Василий-подмастерье предсказателем. Юродствовал, ходил зимой босиком, давал затейливые предсказания. Когда он умер, царь Иван, который считал Василия провидцем сердец и мыслей человеческих, пришел на похороны вместе с царицей Анастасией. Сам царь с боярами нес гроб.
Храм, около которого похоронен Василий, получил название – церковь Василия Блаженного. Потом был во имя этого провидца сделан к храму притвор.
Храм прекрасен.
Мне показывал храм Василия Блаженного Сергей Михайлович Эйзенштейн с кремлевской стены. Со стены храм логичен. Не только наряден он, но и прост, как цветок. У подножия его была вкопана батарея, защищая наплавной мост через Москву-реку, туда на Серпухов, туда к степям, в ту сторону, откуда набегали татары.
Москва была полна не только торговым людом, не только двором и церквами. Она была средоточием русской культуры.
Почему я так долго подхожу к теме «Иван Грозный»?
Был царь человеком большой культуры, тогдашней культуры. Много читал, любил цитировать, любил строить, понимал постройки. Был человеком великих замыслов и стремился одновременно и к Балтийскому морю, очень нужному морю, и к Каспийскому морю, тоже очень нужному, и к Черному морю, и к далекой Сибири. Старик Епишка в повести Толстого «Казаки» рассказывает легенду, что будто бы сам Грозный был на Тереке и дал правоустройство казакам, жившим тогда своею волею. А казаки были все старые, и бороды у них закрывали кинжалы, и были они смелыми людьми. А царь с ними говорил, как с большими воинами. Поговорил и ушел к себе, в «свою Сибирь».
Для Ивана Грозного русские реки были как руки обрубленные – все великие реки кончались в чужих землях.
Он хотел расправить плечи, владеть руками и дышать.
Это был большой человек, жил, сам того не зная, культурой народа, мыслями народа.
Толстой в 1870 году, читая историю Соловьева, записал, что кажется эта история списком преступлений: рубят головы людям, воюют русские с русскими, дарят послам соболей – но кто же поймал этих соболей, кто кормил всю эту страну?
«4 апреля. Читаю историю Соловьева. Все, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего делать. Правительство стало исправлять. – И правительство это такое же безобразное до нашего времени. Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершалась история России.
Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство?
Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю.
Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камни, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции и Польше?
Народ живет, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей, разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражущихся. И это правители – нечестные, долженствующие отречься от всего человеческого» [42] .
В то время Толстой увлекался мыслью о казачестве. Он говорил, что казачество создало русскую землю. Казаки брали Азов и сидели в нем, отбиваясь от турок.
Ходили на Крым, на Сибирь.
Грозный считал себя не только самодержцем, он считал самого себя выразителем всей России: думать за всех, все решать. Часть его решений совпадала с необходимостью, с волей народа, так как он был геометрической точкой, в которой пересекались воля, напряжение народа, но был он не только грозным, но и великим царем, а слово «грозный» тогда было словом обыкновенным. Князя ярославского Василия Давидовича тоже называли Грозным. А был он сравнительно небольшим владельцем.
42
Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90-та томах, т. 48–49, стр. 124.
Жизнь Ивана Грозного изменила значение слова «грозный», придав ему понятие «страшный», «свирепый», «угрожающий». До него эпитет «грозный» прилагался ко многим и нашим и западным государям.
Про Ивана Васильевича, великого государя, который исторически виноват в том, что не умел ограничивать задачи, которому не удавалось ссорить врагов – они приходили на него сомкнутыми рядами, – в предвоенные времена писали очень много и похвально.
Но не будем глухи к голосу Ивана Васильевича. Время ломалось на нем. Ему приходилось стонать. Сделаем «дубль», поговорим еще раз о Дмитрии-царевиче и о его судьбе.
Царь ездил на богомолье с женой и ребенком. Грозный – человек беспокойный, не находящий себе места. В обширном царстве он чувствовал себя запертым в клетке. Он метался, искал себе убежища в дальних монастырях, в мирное время он искал в монастырях поддержку в молитвах. Когда он уезжал, то пользующийся большим авторитетом Максим Грек, афонский монах, ученый человек, полузатворник, полувождь, дал знать Грозному, что не надо брать Дмитрия в дорогу. Царь монаха не послушал. На Шексне младенца потопили, передавая с одной лодки на другую. Говорили, что великий старец Максим Грек как бы предугадал беду Грозного. Но, может быть, он был не провидцем, а человеком, который знал беду и хотел отвратить ее.
Беда ходила вокруг дома Грозного. Царь был могуществен и беззащитен. Он строил вокруг себя стены, уходил в самые дальние монастыри.
Перебирал людей; допрашивали его люди – кто к нему прихож. Перебраны были повара, квасники, сторожа, бояре и рынды – не только, кто они такие, а с кем они были связаны. Но новые люди и чужие люди, привезенные с Кавказа, и немцы, взятые в плен, входили в новый клубок и могли стать новыми заговорщиками; новых и старых людей Грозный боялся.
Жены у него в доме мерли. Человек имел право три раза жениться. По просьбе Ивана Грозного ему разрешили четвертый брак. На последний, четвертый брак уже не устраивалась свадьба, а давалась молитва, благословение. Царицы умирали.