Ежегодник по психотерапии и психоанализу. 2013

Коллектив авторов

Однако независимо от степени реализованности жизненных задач, достигнув биологической и социальной взрослости, человек сталкивается с неизбежным осознанием собственной смерти. Детская фантазия о времени как о бесконечно повторяемом обороте стрелок вокруг циферблата часов, с одной стороны, и идея роста как увеличения силы (физической и психологической), с другой стороны, терпит поражение. Вот что пишет Элиот Жак об этом крушении: «Простой факт этой ситуации – достижение срединной точки жизни. Это просто лишь с точки зрения хронологии, однако в психологическом смысле это совсем не просто. Человек перестал взрослеть и начал стареть. Он вынужден столкнуться с новым набором внешних обстоятельств. Первая фаза взрослой жизни прожита.

Упрочены семья и профессиональная деятельность (или должны были быть упрочены, если процесс приспособления человека не испытал серьезных отклонений); состарились родители, а дети на пороге взрослости. Юность и детство в прошлом, миновали и требуют горевания. Достижение зрелой и независимой взрослости представляется главной психологической задачей. Жизнь вступает в фазу расцвета, начинается стадия самореализации, однако парадокс в том, что эти расцвет и самореализация исчислены. Впереди маячит смерть. Как человек отреагирует на встречу с реальностью собственной неизбежной смерти в середине жизни – сможет ли он выдержать эту реальность или будет ее отрицать, в значительной степени определяется его инфантильным бессознательным отношением к смерти, а это отношение зависит от стадии и характера проработки инфантильной депрессивной позиции» (Jaques, 1965).

Элиот Жак задается очень важным вопросом: есть ли в бессознательном представление о смерти? Он пишет: «Может показаться, что мнения Мелани Кляйн и Фрейда по этому вопросу расходятся. Кляйн полагает, что существует бессознательное представление о смерти. Фрейд полагает, что бессознательное отвергает любое подобное представление [3] Вряд ли можно доказать справедливость какого-либо из этих мнений в чистом виде. Бессознательное не знает смерти как таковой. Но есть бессознательные переживания, подобные тем, что позднее появятся в сознании как представления о смерти» (Jaques, 1965).

3

С точки зрения Фрейда, страх смерти – это одна из версий страха кастрации.

Смерть, с точки зрения бессознательной фантазии, – это всегда какая-то версия жизни (у Достоевского Свидригайлов говорит о том, что, может быть, вечность – это лишь «банька с пауками»). Для нашего бессознательного умереть – значит уснуть, и нас, как и Гамлета, волнует вопрос о том, какие сны мы будем видеть в вечном сне? Не окажется ли этот сон кошмаром без пробуждения? Кошмаром, репрезентирующим потусторонний мир без Бога, заполненный злыми сущностями. Или же мы можем надеяться на встречу со спасительной любовью, которая дарует нам вечное наслаждение? И та, и другая версия бессмертия укоренены в наших младенческих способах обращения с реальностью.

Представление об отсутствии труднее всего поддается проработке. С точки зрения психической реальности, для Эго отсутствие хорошего объекта означает присутствие плохого объекта: либо злого, либо мертвого (неживого). Смерть, как правило, ассоциируется с детской беспомощностью и пассивностью. Э. Жак приводит сон пациентки, который, с его точки зрения, отражает наиболее типичные, бессознательные репрезентации страха смерти. «Ей снилось, что она находится в гробу. Она была разрезана на мелкие кусочки и была мертва. Но через каждый кусочек проходил тонкий, как паутинка, нерв, соединявший их с ее мозгом. В результате она могла ощущать все. Она знала, что мертва. Она не могла двигаться, не могла произнести ни звука. Она могла только лежать в клаустрофобической темноте и тишине гроба» (Jaques, 1965).

Однако, достигнув зрелого возраста, каждый человек начинает понимать, что смерть – это не только фантазия, но и реальность. Редко кому к этому возрасту удается избежать опыта потерь близких людей (если не родителей, то бабушек и дедушек). Биологические, телесные изменения к сорока годам, как правило, становятся очевидными. Человек хуже переносит физические нагрузки, появляются морщины, ухудшается зрение и портятся зубы, снижается сексуальная активность и т. д. Все это вызывает нарастающее беспокойство. Элиот Жак исследовал случайную выборку из 310 художников, писателей и других творческих личностей. Он писал: «То, что поражает, так это всплеск уровня смертности в среднем возрасте. Уровень смертности демонстрирует внезапный скачок между 35 и 39 годами. В этом промежутке он значительно превышает нормальный. У меня возникло впечатление, что 37 лет – довольно заметно выраженный возраст смерти у людей этой категории». Я думаю, что, хотя, возможно, творческие люди наиболее уязвимы к угрозе ранней смерти, но эта статистика отражает и общую тенденцию.

Отчасти мы можем объяснить всплеск уровня смертности в среднем возрасте филогенетическим наследием прошлого. Увеличение длительности жизни – недавнее достижение человечества, и в течение сотен тысяч лет возраст 35–37 был не серединой жизни, а ее концом.

Другой факт, который, возможно, оказывает существенное влияние на всплеск уровня смертности в середине жизни – снижение уровня либидо. Возможно, этот факт также увеличивает риск депрессивного срыва, который в некоторых случаях оборачивается и соматическим срывом.

Можно выделить две типичные патологические реакции в ответ на столкновение с депрессивной тревогой кризиса среднего возраста.

Первая – маниакальное решение с использованием уже имеющегося репертуара поведенческих паттернов подросткового периода. Чаще всего это отреагирование направлено на поиск нового объекта. Старый объект не смог удовлетворить все желания. Он является источником всех бед и ограничений. Этот внутренний объект проецируется на партнера, супруга, профессию, страну и т. д. В него помещаются самые ненавистные, наименее развитые части Я. От него нужно избавиться и искать новый объект, который должен вернуть уходящую молодость, красоту, вдохновение, либидо. Главная функция этого «нового объекта» – стимуляция. Такого рода развернутое отреагирование может рационализироваться внутренней псевдо-прогрессистской, реформаторской идеологией бесконечных перемен и отказом от прошлого. В этом случае формируется структура псевдовзрослого Я со стремлением к гипернезависимости. В этом случае мы можем говорить о маниакальном способе реагирования на обострение депрессивной тревоги, связанной с прохождением кризиса среднего возраста, с частичной регрессией к патологической параноидно-шизоидной позиции.

Вторую реакцию можно охарактеризовать как меланхолическое решение с регрессией к латентному периоду, главной характеристикой которого является опора на ригидное расщепление и торможение сексуальной активности. Это своего рода квазирелигиозная морально-мазохистическая система. Объект, как правило, найден, и он очень стабилен (есть супруг, семья, сложившийся уклад жизни), но отношения с объектом (в первую очередь, сексуальные отношения) крайне ограничены и заторможены, а в некоторых тяжелых случаях подверглись серьезной деформации и деградации. При этом степень зависимости от объекта крайне велика, а главной характеристикой хорошести этого объекта является его стабильность. В наиболее тяжелых случаях смена объекта так и не произошла, и таким стабильным объектом остается инцестуозный объект. В этом случае мы можем видеть, как застревание в патологической депрессивной позиции защищает от перехода в нормальную постдепресивную параноидно-шизоидную позицию. Жизнь таких людей может выглядеть на поверхности очень уютной, но на самом деле быть очень бедной и скучной, с затяжной меланхолической реакцией. В этом случае формируется структура псевдовзрослого Я со стремлением к поддержанию стабильности.

Конец ознакомительного фрагмента.