Ф. М. Достоевский: писатель, мыслитель, провидец. Сборник статей

Коллектив авторов

Личность, осуществившая свою красоту, будучи окружена несостоявшимисяеще, не ставшими прекрасными личностями, оказывается распятой на кресте их несовершенства; вольнораспятой в порыве осуществления самоотдачи красоты. Но – одновременно – она оказывается словно запертой в клетке их непроницаемыми границами, ограниченной в собственной самоотдаче (она отдает – но они не могут принять), что и делает крестное страдание невыносимым.

Таким образом, в первом приближении можно сказать, что Достоевский рисует нам единый процесс преображения мира, состоящий из двух взаимообусловленных шагов, многократно повторяющихся в этом процессе, захватывая все новые и новые уровни мироздания: осуществленная красота составляющих общность членов делает гармонию возможной, осуществленная гармония целого выпускает красоту на свободу…

Текст и интертекст – Семантические антиномии «Кроткой» Ф. М. Достоевского

(Предварительные тезисы)

С. Елуджич д-р филос.

наук, профессор

В Сербии творчество Достоевского и проблемы теоретического осмысления его наследия как в целом, так и на примере отдельных текстов занимают важное место в литературоведении и философии [150] . Будучи одним из самых известных исследователей русской литературы и философии в южнославянском мире, академик Никола Милошевич издал избранные работы русских религиозных мыслителей о творчестве Достоевского и академическое собрание сочинений [151] .

150

Babovi'c Milosav. Dostojevski u Srba. Titograd: Grafi cki zavoд, 1961; Милосав БабовићДостојевски, Београд: Ленто, 2007; Божович Зоран.Жизнь, посвящённая Достоевскому. Славистика, XII (2008). В докладе дан обзор творческой деятельности Милосава Бабовича. Особое внимание уделяется анализу его научных трудов, связанных с изучением классиков русской литературы, прежде всего Ф. Достоевского.

151

Veliki romani Dostojevskog– I–X, Izbor N. Milosevi'c, Pogorica: Oktoih, 2007; Dostojevski kao mislilac. I–X. Izbor tekstova Nikola Milosevi'c, Beograd: IRO Partizanska knjiga, 1982; МилошевићНикола. Забелешке из подземља и Браћа Карамазови у светлости религијско-филозофских тумачења. У: Буктиње: есеји о античким и руским темама и о Ничеу, Задужбина Милош Црњански; Нови Сад: Orpheus, 2009.

Одним из самых характерных парадигматических примеров анализа повести «Кроткая» является именно интерпретация академика Никола Милошевича [152] . Сербский исследователь особенно важными для понимания мировоззрения Достоевского считал повести «Записки из подполья» и «Кроткая» и указывал на то, что большинство исследователей творчества писателя поверхностно интерпретировали глубинные философско-религиозные взгляды Достоевского в этих повестях.

С точки зрения академика Милошевича, доминанта религиозно-философских устремлений Достоевского выражается в повести «Кроткая», и именно микросемантика этого текста характеризует мировоззрение писателя в целом как радикально пессимистическое видение антропологической проблематики. Этот радикальный пессимизм особенно ярко выражается в финальной части повести, в словах главного героя: «Косность! О, природа! Люди на земле одни – вот беда! <…> Всё мертво, и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание – вот земля! “Люди, любите друг друга” – кто это сказал? чей это завет? Стучит маятник бесчувственно, противно. Два часа ночи. Ботиночки ее стоят у кроватки, точно ждут ее… Нет, серьезно, когда ее завтра унесут, что ж я буду?» [153] То есть ни государство, ни вера, ни возвышенные христианские законы этики (“Люди, любите друг друга” – кто это сказал? Чей это завет?»), пишет Милошевич, не дают герою обрести самое важное – оживить человеческую сущность, уничтоженную мрачной инерцией природы (аналог, сравнение: «Маша лежит на столе, увижусь ли с Машей?»).

152

Milosevi'c Nikola. Dostojevski kao pisac. Andeo smrti. В: Dostojevski kao mislilac. knj. 1. Beograd: IRO Partizanska knjiga, 1982. S. 309–324.

153

Достоевский Ф.М.Кроткая. Фантастический рассказ // Собр. соч.: В 15 т. СПб.: Наука, 1994. Т. 13. С. 375.

Такое положение определяет следующий вопрос: существует ли для философа-ростовщика выход в область трансцендентного. Ответ на этот вопрос для сербского академика должен быть отрицательными в основном нигилистическим.Академик Милошевич считает дальше, что в финальных размышлениях героя нет никакого мистического содержания учения Христа [154] . На основании этого мы можем сделать радикальный вывод, что не существует никакого спасения ни здесь – на земле, ни там – в небесах.

154

Об атеистическом смысле «Кроткой» писал, например, Л. Гроссман. ( Гроссман Л.Достоевский. М.: Молодая гвардия, 1963).

Следовательно, целостная структура повести подводит нас к этому нигилистическомуумозаключению. Одним словом, в

самом смысловом ядре мотивационной логики повести содержится мысль о тотальном одиночестве человека («Все мертво, и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание – вот земля!»). Эта мысль художественно выражена как мысль о невозможности аутентичной человеческой коммуникации, поскольку судьбой человека управляет слепой фатум. В доказательство этого автор приводит психологический аргумент.

Академик Милошевич на основании ряда документальных фактов утверждает, что писатель Ф.М. Достоевский не мог осуществлять аутентичную коммуникацию с окружающими людьми. Но если для нас на первом месте семантика текста, тогда аргумент о психологической структуре личности автора не имеет никакого значения (в этом смысле применимо Бартово утверждение о смерти автора).

Подобные выводы соотносятся с монологическим типом романа, поскольку строго однозначный вывод их художественного текста соответствует критерию монологической структуры романа. В противовес этому М. Бахтин настаивает на открытости диалогической структуры – диалог о последних вопросах не может быть завершен, пока человечество существует и ищет истины.

Мысль о противоречии в структуре мышления героев Достоевского как об имманентном качестве человеческого сознания близка бердяевской интерпретации творчества Достоевского: «Достоевский весь состоит из противоречий… Выход, который чувствуется при чтении Достоевского, есть выход гностических откровений о человеке…» [155] В этом смысле идея Бердяева о дуалистическом принципе мышления у Достоевского приводит к идее наличия гностических элементов в текстах писателя. Это тоже могло бы стать темой отдельного спора с интерпретацией Бердяева, но в данном докладе я всего лишь фиксирую некую схожесть бахтинской и бердяевской интерпретаций.

155

Бердяев Н.А.Откровение о человеке в творчестве Достоевского // Бердяев Н.А. О русских классиках. М: Высшая школа, 1993. С. 74–75.

Бахтин в своих исследованиях настаивает: Достоевский диалог не завершает и собственное авторское решение не выражает; он показывает человеческую мысль как незавершенную и противоречивую. Достоевский не признавал никаких окончательных границ для мышления: все остается открытым, проблемы остаются проблемами, нет не только конечных решений, но и предчувствий таких решений. Более того, в диалоге оказываются равноправными полностью противоположные друг другу точки зрения: «Но в них эти взгляды вовсе не приобретают характер прямого авторского высказывания, они введены в диалог на равных основаниях со всеми другими прямо противоположными взглядами. Следовательно, в своих романах он поднимается над этими ограниченными, узко человеческими, узко конфессиональными, православными взглядами. И это, собственно, я считаю у Достоевского основным» [156] .

156

Интервью Збигнева Подгужеца с М.М. Бахтиным. In: Россия / Russia. Studi е ricerche a cura di Vittorio Strada. Vol. 2. Torino, 1975. P. 189–198.

Следовательно, диалогическая модель, – повторяем то, что особенно важно для Бахтина, – выражает выход за границы «ограниченных, узко человеческих, узко конфессиональных, православных взглядов» [157] .

Как видно, мы сталкиваемся с двумя вариантами герменевтического подхода к семантике повести Достоевского. Первый подход: монистическое, или монологическое, решение, которое можно назвать нигилистическим, полностью отрицающим трансцендентное (академик Милошевич). Другой подход: решение Бахтина, утверждающее бесконечную релятивность и изменчивость значений, которые исключают доминант одного концепта.

157

Cf. «А по существу, именно такая диалогическая мысль и вообще смысл незавершимы» ( Bahtin М.О polifonicnosti romana. U: Delo, 1981, broj 11–12. S. 209. U: Russia; Torino, 2/1975. P. 189–198).

Моя попытка герменевтического подхода заключается в критике и первого, и второго вышеозначенных подходов и поиске других интерпретированных возможностей. Прежде всего, надо сказать, что я понимаю художественный текст как имманентное присутствие Истины и Смысла, как онтологическое начало – как само раскрытие Логоса в особенной художественной форме. (Cf. аналог. М. Heidegger: Das Sich-ins-Werk-Satzen der Wahrheit des Seinden) [158]

В предисловии «от автора» Достоевский пишет: «Истина открывается несчастному довольно ясно и определительно, по крайней мере для него самого». Из этого проистекает фундаментальный вопрос: какова семантика понятия истины в этом высказывании? Что именно открывается автору как истина? О какой истине идет речь – об истине нигилизма или об истине христианского видения человека?

158

Heidegger M.Der Ursprung des Kunstwerks. Stuttgart: Reclam, 1970; Gadamer H.G. Zur Einfuhrung. Op. cit. Аналог: Cf. Damascenus PG 96, 1223.