Ф. М. Достоевский: писатель, мыслитель, провидец. Сборник статей

Коллектив авторов

Политика, а не этика по преимуществу стала определять отношения людей, т. е. главенствующими в отношениях стали конкуренция, борьба и состязательность. Этическая проблематика оказалась в современности на периферии. Симптоматичны названия книг, касающихся этических вопросов: «После добродетели», «О закате культуры долга», «О закате эпохи ответственности». Деловая коммуникация подмяла под себя этику коммуникации. Ощущая нехватку в этике, наше

общество стало вводить в школе уроки по светской этике. Однако главенствующими в них при этом в эпоху прагматизма оказались рациональные предписания философов, например Аристотеля. Согласно мыслителю, добродетель находится в середине между двумя пороками: избытком и недостатком. Необходимость, например, в щедрости, он объясняет тем, что щедрость – середина между расточительством и скупостью. Детям предлагается стать разумными эгоистами, рационально выбирающими между альтруизмом и эгоизмом, опять-таки следуя аристотелевским предписаниям. То есть нашим детям предлагают строить отношения, руководствуясь исключительно рациональными соображениями, вычисляя золотую середину. Становится непонятным, почему для русских оказывается в забвении содержание христианской культуры и цивилизации.

Возникает вполне правомерный вопрос, насколько востребованными для современной России могут оказаться былые духовные ценности и способы поведения, в основе которых лежала исихастская духовная практика? Нам представляется, что в настоящее время при господстве нелинейной коммуникации потребность в ответственных поступках в духе христианского поведения возрастает. Так, Бахтин воссоздает соображения православно мыслящего Ф.М. Достоевского, для которого щедрость есть результат ответственного и жертвенного отношения к Другому.

Недаром Э. Левинас, а также и многие другие мыслители, опираясь на доводы Достоевского, видят в них глубокую потребность, формулируя принципы современной этики. Для Левинаса, как и для Бахтина, отправным в размышлениях было этическое положение Ф. Достоевского: «все люди ответственны один за другого, и я – больше всех» [229] . В самом деле, отношение к Другому в православии имеет характер, говоря языком М. Бахтина, «ответственного поступка», который возводит Другое в абсолют [230] . Это отношение предполагает некоторый жертвенный порыв. Такое отношение противостоит эгоцентризму, ибо последний тяготеет к тому, чтобы вобрать всякое

Другое и свести другоцентризм на нет. Продуманный до конца жертвенный поступок есть такое дело, при котором движение Самотождественного к Другому никогда не возвращается к нему. По Э. Левинасу, в этом случае поступок предполагает совершенную «щедрость» движения, Тождественного к Другому [231] .

229

См.: Левинас Э.Избр.: Тотальное и бесконечное. М.; СПб.: Университетская книга, 2000. С. 359.

230

См.: Бахтин М.М.К философии поступка // Философия и социология науки и техники. 1984–1985. М.: Наука, 1986. С. 82–132.

231

См.: Левинас Э.Время и Другое // Патрология. Философия. Герменевтика. СПб.: «Высшая религиозно-философская школа», 1992. С. 89–138.

Следовательно, оно безучастно к благодарности Другого: ведь благодарность выглядела бы как раз возвратом движения к исходной точке.

Будучи абсолютной направленностью на Другое, жертвенность возможна лишь при условии «терпения», что в предельном выражении означает для совершающего его отречение от того, чтобы стать современником завершения своего дела. Здесь действие совершается без ожидания награды. То будущее, ради которого совершается такое действие, сразу же полагается как безразличное к своей смерти. Жертвенность есть бытие к тому, что находится по ту сторону смерти. Терпение заключается не в том, чтобы обмануть свою щедрость, дав себе время личного бессмертия. Отречься от того, чтобы быть современником осуществления своего дела, – значит предвидеть его «во времени без меня». Быть для времени, которое остается без меня, – значит осуществить переход во время Другого. Таким образом, аскетическая жертвенность открывает доступ к подлинному отношению к Другому. Тот экзистенциальный потенциал православного исихазма, который открыл Достоевский, написав роман «Братья Карамазовы», оказался, как мы видим, необычайно востребован в современную эпоху.