Фабрика грез (Том 2)
Шрифт:
– Нет, - ухмыльнулся он.
– А ты разве не хочешь?
Интересно узнать, когда ты в последний раз платила за билет в кино или театр?
– О, наверное, где-то в семьдесят восьмом, - предположила Элеонор.
– Вот то-то и оно. Поэтому пойдем. Проведем маркетинг, а вернувшись домой, предъявим билеты в бухгалтерию, как документ о деловых расходах.
– Мне всегда особенно нравилось, как начинается фильм.
– Элеонор, подражая голосу за кадром, произнесла:
– ""Парамаунт пикчерз" представляет"...
– Точно.
Они завернули в маленький кинотеатр в стороне от Бродвея, где шел повторный показ фильма "Потрясенная и смущенная", прихватив с собой пакеты с кукурузой и два больших стакана кока-колы.
***
– Замечательное было кино, - похвалил Голдман, когда они наконец вернулись к себе и вошли в вестибюль отеля "Виктрикс", отделанный голубым мрамором.
– Хотя мне показалось, ты получила большее удовольствие, чем я.
Элеонор пожала плечами:
– Ну что я могу сказать? В семьдесят четвертом мне было шестнадцать, и я всем этим жила.
Том взглянул на нее.
– Так ты и травку курила?
– А кто не курил?
Голдман покачал головой и засмеялся:
– Трудно представить. Элеонор Маршалл - и сигарета с марихуаной.
Элеонор, как бы защищаясь, снова пожала плечами:
– Я же не родилась такой, как сейчас.
– Хочешь выпить на ночь?
– спросил Голдман, и она с удивлением услышала свой ответ:
– Да.
Вообще-то она не хотела пить с ним - просто не прочь была продлить удовольствие от проведенного с Томом Голдманом дня. Они болтали обо всем и ни о чем, смеялись, резвились как дети - и так вдруг взять и выключить свет радостного дня, расстаться, пожелав спокойной ночи друг другу, было невозможно. Они уже очень давно не общались так, как сегодня. Может, лет пять или шесть. Взбираться на верх служебной лестницы трудно и опасно, отвлекаться ни на что нельзя.
– Только вперед и выше.
Они молча вошли в апартаменты Тома, сильно походившие на апартаменты Элеонор. Здесь все было выдержано в серебристых и бирюзовых тонах и напоминало восточный гарем. Вместо библиотеки - маленький гимнастический зал, а бар в гостиной битком набит напитками.
– Что будешь пить?
– спросил Голдман.
Элеонор знала, какой ответ обычно хотел услышать Пол:
"Минеральную воду" или "Деву Марию".
– Бурбон, - сказала она.
– "Дикая индейка", если у. тебя есть.
Том насмешливо поднял бровь и вопросительно посмотрел на нее.
"Боже, до чего же он красивый!" - подумала Элеонор.
– А что, есть проблемы?
– поддразнила она.
Он рассмеялся:
– Нет, мэм, я думаю, мне надо было привезти тебя в Нью-Йорк гораздо раньше. Травка, выпивка - открывается совершенно новая сторона Элеонор Маршалл.
– С тех пор как мне исполнилось двадцать, я не пробовала никакой травки, - возразила Элеонор.
Голдман смешал им обоим виски, и они уселись рядышком на большой синий диван.
– За "Артемис", - произнесла тост Элеонор.
–
Она чокнулась с ним и выпила.
– - А что ты имела в виду - ты родилась не такой, как сегодня?
– тихо спросил Том.
– Скажи мне, какая ты сейчас?
Элеонор откинулась на спинку дивана, ощущая тепло от алкоголя.
– О, ты знаешь. Снежная Королева. Мраморное изваяние. Тебе известно, что про меня говорят.
Том заглянул ей в глаза.
– Я никогда о тебе не думал, как о Снежной Королеве.
Элеонор с трудом старалась подавить медленно наползающую волну возбуждения. Это уж слишком - сидеть рядом с ним вот так, после проведенного вместе дня. Сидеть наедине. Она знала, это опасно, но даже не попыталась встать.
– А почему ты захотела заниматься кино?
– спросил Том.
– Почему? Не знаю, - сказала Элеонор.
– Показалось интересно. Может, потому, что слишком много фильмов посмотрела еще девочкой. Мне нравилось, когда в фильме все хорошо кончается. А героиня всегда находит настоящую любовь. Мечта каждой женщины. В кино все более страстное, яркое, чем в жизни. Никто никогда не идет на компромиссы. Я хотела, чтобы у меня жизнь складывалась так... Я в это верила.
Ее голос затих.
– А теперь ты не веришь, что женщина может найти огромную любовь?
– Нет, верю. В принципе это возможно.
– Элеонор покрутила перед собой бокал, потом посмотрела на Тома Голдмана, в его черные глаза, внимательно изучающие ее, на крупное тело, которое было так близко, что она слышала его дыхание. Левая рука Тома крепко стискивала бокал, так, что костяшки побелели. А на пальце блестело платиновое обручальное кольцо.
– Я просто не верю, что со мной такое может быть.
– Посмотри-ка на меня, - потребовал Том. Он взял Элеонор за подбородок и повернул лицом к себе.
– Ты умная, талантливая, красивая, смелая. Я понял, что ты особенная, с первой минуты, как только увидел тебя. Ты можешь иметь все, что захочешь.
– Нет, - покачала головой Элеонор, чувствуя, как загорается кожа под его пальцами.
– Не все.
Несколько секунд Голдман молчал, потом снова посмотрел на нее так, как тогда, в ее апартаментах. Медленным, восхищенным, чувственным взглядом он раздевал ее. Элеонор почувствовала влагу между ногами.
– Прекрати, - сказала она.
– А почему?
– спросил он.
– Я тебя возбуждаю?
Элеонор попыталась думать спокойно, несмотря на теплый туман желания, окутавший ее. Где-то в мозгу раздавался предупреждающий сигнал, но тяжелая пульсация крови напрочь выбила всякую осторожность. Ей не хотелось быть разумной. Хотя бы раз в жизни.
Она жаждала Тома. Всегда.
– Да, - просто ответила она.
– Я хочу тебя, - проговорил Голдман.
Элеонор ответила:
– Ну так возьми.