Фабрика грез (Том 2)
Шрифт:
Все поздно, ужасно поздно. Только теперь Том Голдман понял, какое пламя Элеонор лелеяла для него тайно столько лет, какую боль испытала в момент появления Джордан в вестибюле "Виктрикса". Даже он смутился оттого, что Элеонор пришлось слушать его жену, но лишь теперь он по-настоящему осознал, что ей тогда пришлось пережить. Вот причина ее слабости в работе, которую она забросила, вернувшись в Лос-Анджелес; этим-то и воспользовался Джейк Келлер.
Что за трагедия разворачивалась у него прямо перед глазами! Она была его лучшим другом, его протеже, его самым близким помощником, она была первым человеком,
Три месяца назад он мог просто попросить Джордан о разводе. Но не теперь. Его жена - взрослый человек, и хотя он вынужден причинить ей боль, это лучше, чем притворяться или обманывать, состоя в законном браке. Но теперь все изменилось. Потому что ребенок, которого носит Джордан, должен родиться первым. Хочет он этого или нет. Он зачал ребенка в законном браке и должен остаться с его матерью, пока дитя не станет достаточно взрослым, чтобы понять его, - то есть до пятнадцати-шестнадцати лет. Он будет поддерживать и другого ребенка, если Элеонор потребует, но семья у него должна быть только одна. А женился он на Джордан.
Голдман медленно вышел из машины и направился к дому. Он вдруг вспомнил мать, Ханну Голдман, умершую семь лет назад. Он знал, что она сказала бы ему: это единственный выход, сын.
Но Боже, какую ужасную цену он платит за свою ошибку!
Он прошел через заднюю дверь, набрал код. По свету на верхнем этаже понял, что Джордан уже дома.
А на что ты надеялся?
– спросил себя Том с усмешкой.
Ты думал, она занимается покупками на Родео? Да, что она делала раньше, то она делает и сейчас.
– Джордан!
– крикнул Голдман.
– Я дома!
– Да неужели?
– бостонский акцент жены был пропитан ядом.
– Что ж, я в гостиной. Надеюсь, ты не ждешь, что я подойду к тебе, Томас?
Том Голдман прошел через шикарную приемную. Она была украшена старинными английскими рисунками. Художник по интерьеру обошелся ему в небольшое состояние, вспомнил Голдман. Но зато, если сейчас устроить аукцион по продаже антикварных вещичек, можно получить еще четверть миллиона. А себе ничего не оставлять, кроме совершенно необходимого для жизни в двадцатом веке в Америке.
Джордан сидела очень прямо в кресле, обитом веселой мебельной тканью. Длинные светлые волосы она стянула в конский хвост, очень аккуратный; на ней был костюм от Шанель и крупные бриллиантовые серьги. Том заметил, что она надела и свое жемчужное ожерелье, и сапфировое колье, кольцо с бриллиантами и рубинами, которое он подарил ей, когда узнал о беременности. Конечно, она сделала это намеренно. Судя по хмурому лицу, Джордан была очень зла.
– Я надеюсь, ты скажешь мне наконец, что придумал насчет этих ужасных акций, - начала Джордан.
– Сегодня было черт знает что в клубе здоровья, понимаешь? Все шептались и указывали на меня пальцем.
– Она вынула маленький кружевной платочек из рукава и промокнула несуществующие слезы. Я больше не могу такое выносить, Том. Как ты мог сделать со мной это?
– Я сегодня встречался с Лизой Вейнтрауб, - начал Голдман, решив, что чем скорее он с этим покончит, тем лучше.
– Она сказала, что мы потеряли очень много денег.
Почти восемь миллионов долларов.
– Что?!
– взвизгнула Джордан.
– Нам предстоит продать дом, драгоценности и еще много чего. Лиза знает хорошего брокера по недвижимости, он поможет нам со скидкой купить новый дом. Небольшой, в Лорен-Каньоне или в Пасадене, за полмиллиона. Тогда у нас останется миллион свободного капитала. И мы продержимся, пока я не найду другую работу.
– Этого не может быть, - прошептала Джордан, качая головой.
– Ты сделал это назло мне.
– Господи, Джордан, не будь ребенком! Да, трудно, но мы справимся. Мы семья. Мы есть друг у друга.
Слова гулко отдавались в его собственных ушах.
– Я собираюсь остаться на работе до выхода фильма.
Потом уволюсь и найду другую работу в кинобизнесе. Конечно, уже не такого уровня, как сейчас, и твои приемы придется прекратить. У нас нет денег на дорогие вечеринки, мы станем экономить, дорогая, я буду вынужден закрыть многие из твоих кредитных карт. Ты понимаешь, что мы не сможем теперь нанять няньку, мы будем жить втроем - ты, я и наш ребенок, - сказал Том, пытаясь смягчить свои слова улыбкой.
– Нет! Этого не будет!
– закричала Джордан.
– Как ты можешь так поступить со мной, Том?! Я не собираюсь так жить!
– Но у нас нет выбора, - заметил Голдман.
Она вела себя как испорченная девчонка, даже сейчас, в такой катастрофической ситуации, в тот единственный момент, когда муж искал у нее поддержки.
Но он не вправе сердиться на нее, напомнил себе Том, учитывая то, что предстоит сказать дальше.
– Джордан, слушай меня. Есть кое-что похуже.
– Что-то еще хуже?
– Ее ангельское личико покраснело от ярости. Что-то хуже? Сукин ты сын! Что может быть хуже этого? Неужели ты не понимаешь, что ты разрушил всю мою жизнь ?
– Помнишь, когда ты прилетела в "Виктрикс", в Нью-Йорк, сказать, что беременна? Джордан, я должен тебе кое в чем признаться.
– Он с трудом сглотнул.
– В ту ночь я был близок с Элеонор Маршалл. Это был первый и единственный раз. А вчера она сказала, что забеременела именно в ту ночь. Она решила сохранить ребенка.
Он молча ожидал бури. На это у нее есть полное право.
– И все?
– спросила Джордан.
– А этого мало?
– Я думала, ты собираешься мне сказать кое-что похлеще, - хмыкнула Джордан.
– Ты переспал с Элеонор Маршалл? Том, да как ты мог? Она же такая старая.
Том Голдман уставился на жену, не в силах произнести ни слова. Он не верил своим ушам. Джордан впала в истерику от мысли, что придется снизить уровень жизни, но на его признание о другой женщине, тоже носящей его ребенка, она отреагировала просто как на проявление дурного вкуса. Неужели она такая ограниченная?
Но может, она не поняла его?
– Джордан, я говорю тебе: Элеонор тоже беременна. От меня. У тебя есть что мне сказать на это?
– Да, да, есть!
– закричала она. Вдруг ярость вернулась к ней, и Том даже испытал облегчение, но жена продолжала: