Фабрика грез
Шрифт:
— Да, сэр. Я думала, вы слышали по радио в машине Голдман покачал головой. Сегодня утром он ехал в тишине, чтобы иметь возможность спокойно обо всем подумать.
Это были мои последние спокойные мгновения, понял Том.
— Никаких звонков в течение десяти минут, Марсия, о'кей? Я должен прочитать от начала до конца. Скажи всем, что я в пути, еду на работу.
Она кивнула. Вдруг Голдмана прошиб жуткий липкий страх.
Директора будут звонить. Директора правления забеспокоились…
— Погоди! Марсия! Дай мне Джоэля Стейнбреннера. Немедленно.
— О'кей.
Голдман повернулся в кресле, нервно забарабанил по столу красного дерева. Стейнбреннер тут же возник на другом конце провода.
— Джоэль, это Том.
Судя по голосу, его брокер был на грани истерики:
— Голдман, где ты, черт побери? У меня нет доверенности, а тебя нельзя отыскать. Я не могу ничего продать без твоих указаний! Ты понимаешь?
Том закивал. Боль схватила виски. Телефон в машине.
Впервые за многие месяцы он его выключил.
Черт побери! Почему именно сегодня? Почему все это произошло именно сегодня?!
— Да, я знаю. Какова обстановка?
— Акции идут вниз. Никто не может от них избавиться быстро. Я говорю тебе, идет, черт побери, свободное падение.
— Сколько мы уже потеряли?
Стейнбреннер негодующе хмыкнул:
— Твои бумаги усохли на восемьдесят процентов, но они потянут еще меньше, когда мне придется спустить все, что у меня на руках. Никто не хочет с ними связываться.
Восемьдесят процентов. Слова брокера эхом отозвались в мозгу Тома Голдмана, вызвав новую волну потрясения.
Восемьдесят процентов, а может, и больше потерял он в «Артемис». Святый Боже, думал Том, мне конец.
— Что теперь? Говори же что-нибудь, Том! Черт тебя подери! — Стейнбреннер вопил в трубку. — Дай мне указания, ради Бога! Давай хоть что-то спасем!
— Нет, — сказал Голдман.
— Нет ? Ты о чем? Мы должны что-то делать. Прямо сейчас.
— Нет, Джоэль, ничего не продавай, — сказал Том. — У студии есть проблемы, да. Но я не собираюсь во время кризиса продавать свои акции.
— Ты выжил из ума?! — заорал Стейнбреннер.
— Когда решишь, что акции достигли нижнего предела, покупай десять тысяч единиц…
— Делать — что?
— Ты меня слышал. Ты ведь мой брокер, да?
— Да, но…
— Никаких «но», Джоэль. Выполняй мое указание, — сказал Том и повесил трубку.
Он уставился на розовые полоски бумаги на столе. На каждой написано, кто звонил. Конрад Майлз, Говард Тори и все остальные. Марсия нажала кнопку.
— Мистер Голдман, могу ли я соединить вас с мистером Торном?
— Через минуту, Марсия, — сказал Том.
Странно, но он понимал: его мир взрывается на глазах.
Студия, личная судьба — все. Но никогда Том не чувствовал, что у него такая ясная голова. Никогда в жизни. Джоэль Стейнбреннер и все остальные могут подумать, что он спятил. Но Том Голдман отвечает за эту студию, и он намерен эту ответственность нести до самого конца.
— Я всем позвоню через минуту. Обязательно. Но сейчас я хочу, чтобы ты меня соединила с «Меридиан-отелем» на Сейшелах. Мне надо поговорить с мисс Маршалл.
Изабель Кендрик сидела в своей гостиной в мягком кресле, белом, как устрица, собранная, спокойная, и смотрела на мужа. На маленьком дорогом столике лежали последние выпуски сегодняшних газет, сложенные аккуратной стопкой. Рядом с ними стоял недопитый кофе с корицей в чашке голубого севрского фарфора, ее обычный утренний кофе.
Она не завтракала последние десять лет, и это утро ничем не отличалось от других. Может, оно даже чуть более радостное. Изабель Кендрик выглядела собранной и аккуратной, как всегда. На ней был элегантный костюм цвета кофе с молоком, волосы красиво уложены, ожерелье из круглых жемчужин обвивало слегка увядшую шею. Совершенно невозмутимо она смотрела на мужа, который ходил по комнате, нервно проводя рукой по волосам. Черные глаза сверкали от ярости и боли.
— Ты же никогда ничего не говорила. Ты никогда меня ни о чем не спрашивала, — сказал он, глядя на нее. — Как ты могла такое совершить, Изабель? Почему ты это сделала? Ты понимаешь, какое ты чудовище?
— Не устраивай сцен, Сэмюэл. — Голос жены был холоден как лед и без всяких эмоций. — Я сказала тебе, это лишь любезность с моей стороны. Чтобы ты не совершил подобную глупость в будущем.
Кендрик остановился, посмотрел Изабель прямо в глаза.
— Что ты говоришь? Неужели ты хочешь сказать, что ревнуешь?
Она покачала головой, находя это предположение совершенно неуместным.
— Конечно же, нет. У нас брак не такого рода.
— Ясно, — с горечью сказал Кендрик.
— Наш брак хорошо работает, Сэм.
Изабель почувствовала, как адреналин снова потек в кровь, когда она начала говорить, произнося вслух то, что долгое время между ними являлось запретной темой. Это момент ее торжества. Ее победы. Она выложит ему все. Не он один имеет власть в этом доме. Он многим обязан ей.
И пусть увидит, на что она способна, если он забыл. Она изжарит Роксану и его другие маленькие игрушки, которые он слишком уж откровенно вытащил на публику. Никто не может угрожать ее положению. Ни Роксана, ни Сэм — никто.
— Ты знаешь, я ведь никогда не возражала против твоих связей Но на этот раз все иначе. Ты можешь поступать как угодно, пока это не отражается на мне.
— И тебе все равно, если я встречаюсь с проститутками?
Изабель махнула рукой, унизанной кольцами.
— Да, совершенно.
— И тебе безразлично, что я встречаюсь с другими женщинами? Что могу полюбить другую женщину?
— До тех пор, пока ты не забудешь об осторожности. — Изабель отпила кофе. — Да Боже мой, Сэм Неужели я не знаю всех твоих девиц? Сколько их было? Восемь или девять? Так ведь? Не считая проституток. Я просто надеялась, что у тебя развито чувство самосохранения. Вокруг столько отвратительных болезней, возможная беременность твоих пассий, другие неприятности…