Фабрика мертвецов

Кащеев Кирилл

Лучи из глаз коня погасли, и тут же, словно по сговору, луна рухнула за тучи, погружая поле во мрак. Митя скрипнул зубами. Он уже несколько лет старался не пользоваться этим своим умением, но когда на кону новехонький автоматон… Митя на миг прикрыл веки, и мир изменился: плотная чернота уходящей до горизонта степи рассыпалась на четко различимые контуры. Полусгнивший пень проступил сквозь сплетение трав – Митя потянул рычаг в сторону, проводя автоматон мимо. Заставил сделать кульбит на задних ногах, отворачивая от распахнувшегося под самыми копытами овражка – только комья земли посыпались на дно. Сзади ойкнула и сдавленно

замычала девчонка – Митя искренне надеялся, что от прикушенного языка. Впрочем, хватать его руками ей это не помешало – перевесившись ему через плечо так, что тощая косица стукнула его по груди, она принялась тыкать пальцем в темную купу на горизонте. Но Митя и без того знал, где они: запах разрытой земли, тлена и разложения ударил в нос. Запах был старым и наполовину развеявшимся, но к горлу подкатило удушье, а шею свело от боли. Они приближались к той самой роще.

Мертвячка, похожая в темноте на белого червяка, взмыла над степью раз, другой, провалилась в яму, выскочила… и пропала меж деревьями.

– Все, прийхалы! Дальше – сами! –пискнула Даринка… перекидывая ногу через край седла. Уже привычно дернув за косицу, Митя заставил девчонку замереть.

– Та панычу ж! Я тоби не паро-конь, а коса моя – не ручка! – взвыла девчонка.

– Это – даже и не коса. – фыркнул Митя, мельком глянув на зажатое меж пальцами тонкое, как мышиный хвостик, и такое же серое недоразумение. – Что значит – сами?

– Ты до навьего логова на паро-кони въихаты збирався? Давай видразу на пароходе, чого вже там!

Митя растерянно уставился на девчонку. Оставить паро-коня? Посреди степи?

– Пусти! Отстанем – не пройдем! – она мотнула головой, выдергивая косицу из его пальцев, и лаской соскользнула вдоль стального бока. – Ну? Чего застыв? А, що з тебя визьмешь, сама справлюсь! – побежала к роще.

Единственным правильным решением было развернуть автоматон – и немедленно скакать прочь! Если бы девчонка попыталась его уговорить – он так бы и сделал!

– Наверное, меня тоже оморочили. Манят… как мертвячку.

Правда, омороченные обычно бредут, как в тумане, а не гасят котел автоматона… и мчатся со всех ног, задыхаясь от азарта и больше всего боясь, что мертвячка и впрямь скроется из виду. Он обогнал девчонку за пару шагов – его схватили за руку и дернули назад. Тощий кулачок погрозил ему из темноты, потом девчонка прижала палец к губам… и повела к роще, ступая легко и бесшумно.

Митя снова на миг ослеп – даже после ночной степи под кронами деревьев царил непроглядный мрак. Растерянно переступил с ноги на ногу… подвернувшаяся ветка щелкнула звонко, как выстрел. Митя медленно опустил глаза… и едва не заорал – лишь вцепившиеся в руку ледяные пальцы девчонки заставили его удержать крик.

Мертвячка была здесь, у самых его ног! Растопырившись, как паук, она покачивалась на жутко и странно вывернутых конечностях. Щелк! Щелк! Щелк! Голова мертвячки начала снова выворачиваться назад – неподвижные глаза уставились прямиком на них двоих. Девчонка резко дернула его за руку… от неожиданного толчка Митя наклонился – и она с силой прижалась виском к его виску.

– Гыыыы! – прежде, чем он успел отпрянуть, мертвые губы растянула… улыбка. Мертвячка – улыбалась, и это было настолько жутко, что Митя чуть не грохнулся в самый настоящий обморок.

– Хозя… хозя… хозя… - насилуя

уже мертвые легкие, попыталась пробормотать навь.

Вновь зашелестевшая в воздухе песенка заставила мертвячку судорожно подпрыгнуть и заметаться, как пес между двумя хозяевами. Наконец она замерла, водя по земле носом, и медленно, точно ее на веревке тащили, поползла между деревьями.

– Ты… ты ведь знаешь, кто те двое? У дома Бабайко, мальчик и девочка? – едва слышно прошептал Митя, когда Даринка отстранилась. Но она только предостерегающе прижала палец к губам и ступая неслышно, как тень, двинулась за мертвячкой. Митя сцепил зубы и пошел следом: шаг… еще шаг… иди, стыдно трусить при крестьяночке… Ноги свело напряжением – ощущение, что жуткие выпученные буркалы пялятся на него из темноты и сейчас что-то темное, страшное, клыкастое кинется из листвы и снова вопьется когтями в горло, заставляло мышцы мелко подрагивать. Сухие листья назойливо шуршали при каждом шаге, сухо потрескивали ветки.

– Ох и неуклюжий ты, панычу! Навязался на мою голову. – пробурчала Даринка.

Хамка! Нахалка малолетняя! У Мити даже страх пропал.

Мертвячка замерла на четвереньках, не переставая водить лицом над землей – в редких проблесках ныряющей за облаками луны ее пустые глаза вспыхивали тусклым мертвенным светом, как две гнилушки. Покачалась туда-сюда… и быстро-быстро засеменила прочь, сильно отклячивая растопыренные локти и колени. Примятые сорняки громко шуршали, саван цеплялся за колючки, оставляя мелкие клочья ткани.

«По колее бежит. Той самой, от паро-телег… что исчезла!» - сообразил Митя.

Мелко и часто дыша, его обогнала девчонка.

– Хоть бы луна не вышла! – прошептала она.

Митя запрокинул голову, глядя на мчащиеся по небу рваные облака, а когда снова глянул вперед, мертвячка была уже далеко. Со всех ног он кинулся вдогонку – только бы не остаться в степи одному!

«Вовсе рехнулся. К мертвецу жмусь.» – безнадежно подумал он… но продолжал бежать, мерно, как автоматон, переставляя гудящие от усталости ноги и хватая воздух пересохшим ртом. В конце концов, он гребец… и автоматонщик… не бегун, нет… Сильно закололо в боку. Даринка вдруг глухо застонала и упала на колени. Он остановился над ней, покачиваясь и хрипло дыша.

– Может, поможешь, панычу? – зло прошипела девчонка… и вдруг ухватив его за локоть, дернула под прикрытье кустов.
– Тихо! Гляди!

В темноте над степью медленно плыл желтый огонек.

– Фьють-фьють! – засвистели, точно подзывая собаку. – Щось ты довго! – раздался смутно знакомый голос, и по глазам скользнули пятна света.

Митя осторожно выглянул меж ветками. Над притаившейся в траве навью склонился сторож Юхим – пламя прячущейся за стеклами его фонаря свечи скользило по ее растрепанным космам, серой коже и мертвым неподвижным глазам.

– Ну пишлы вже, пишлы! – пробурчал сторож, бестрепетно поворачиваясь к мертвячке спиной – и зашагал прочь, освещая себе путь фонарем. Беспечно заброшенное за спину ружье хлопал его по заду.

Навь прижалась к земле, оскалилась – острые, как шилья, черные клыки полезли из ее пасти. Затрепетал, точно ощупывая воздух, сморщенный язык. Мертвячка оттолкнулась руками и ногами и прыгнула, целясь сторожу на плечи. Приземлилась у него за спиной… и торопливо захромала следом. Юхим даже не обернулся.