Фабрика мухобоек
Шрифт:
– Вероятно, вам бы не поздоровилось, осмелься вы оспорить какое-нибудь распоряжение председателя. Расскажите нам об этом. – Прокурор явно рассчитывал на что-то ошеломительное.
– Я бы наверняка лишился своей должности.
– Только и всего? – воскликнул судья. – Господин Кронштад, вы, уж пожалуйста, не разочаровывайте прокурора и всех присутствующих. Нам бы хотелось услышать что-нибудь про пытки. У защиты есть еще вопросы?
– Ваша честь, я понимаю, вы должны быть над схваткой, но не настолько же… Да, у меня есть один вопрос, последний. Господин Кронштад, вас ведь в конце концов убрали из угольного отдела и в наказание сослали
– Чему я очень обрадовался. Хотя ответственность стала больше – немцы были чрезвычайно придирчивы к качеству продукции. Доктор Шнитке, который поставлял мухоловки на Восточный фронт, считал, что ни одна муха не должна мучиться дольше сорока трех минут. Иначе это будет негуманно…
– Вы не дослушали мой вопрос.
– Простите, но вы сказали, что меня сослали. А это вовсе не являлось понижением в должности – меня откомандировали на очень важный участок. У нас не было казеина, и химики делали клей из отходов каучука, который использовался в резиновом производстве. Чтобы мухи подыхали за указанный срок, в клей следовало добавлять яд. Немцы назначили специального чиновника, который ежедневно этот яд выдавал. Нужно было следить, чтобы он не доставался никому, кроме мух. Но больше всего хлопот доставляло соблюдение нужных пропорций клея и яда, поскольку крупные мухи…
– Господин Кронштад…
– А когда у меня на фабрике случился пожар – клеевая масса при нагревании на газовой горелке пролилась и загорелась, – председатель обвинил нас в головотяпстве.
– Господин Кронштад! – Защитник повысил голос. – Из вашего личного дела следует, что вас обвинили в махинациях с выдачей продовольственных пайков. Ваша жена – не знаю, была ли она молода и красива, но жена есть жена, – получала больше талонов, чем десять ваших рабочих. А вопрос мой прост: это правда?
– Признаюсь, виноват… – Кронштад не очень смутился. – Она постоянно была голодна и твердила: принеси что-нибудь поесть, ты должен принести… Понимаю, это не оправдание, особенно после того, что я говорил раньше. Да, я проявил слабость, но то была слабость отдельного человека, а я в своих показаниях клеймил систему, которая заставила меня воровать. Хочу только уточнить: злоупотребление выявил не председатель, а Новчик из отдела Якубовича.
– Вы меня вынуждаете задать дополнительный вопрос. Кто назначил Якубовича?
– Председатель, разумеется.
– Идите уже, господин Кронштад, – сказал судья, а защитник развел руками, будто давая понять: вот какие люди обвиняют моего клиента.
Регина с удовлетворением проследила, как молодой портной, который однажды ушивал ей платье, кидает в идущего к двери Кронштада бумажный комок.
– Простите, ваша честь, но не пора ли заняться взаимоотношениями господина председателя с достойными людьми? – Прокурор явно пытался стереть произведенное Кронштадом впечатление.
– Протестую! Достойные, недостойные… что за формулировка? Это какой-то расизм, – крикнул со своего места Борнштайн.
– Ваша честь, защита отрицает, что люди отличаются друг от друга не только внешне. Вы с этим согласны?
– Кончайте перебранки, господа, – сказал судья. – Мне как раз сообщили из кухни, что обед готов. Встретимся через час…
Он не успел договорить, как половина публики была уже у дверей. Присяжные не пожелали отставать от других.
Как оказалось, столовая, где они завтракали, предназначалась для избранных. Чем руководствовались хозяева и где питались
– Представьте, дорогая, нас посадили у двери в кухню. Вы бы не могли подтвердить, что мой муж был начальником ведомства?
Регина знала в лицо женщину в жоржетовом платье, но и двух слов с ней никогда не сказала.
– Боюсь, если я за вас походатайствую, вам достанется столик в коридоре, – ответила она, исходя из своих представлений о ситуации.
– Вы так полагаете? В таком случае не буду мешать. Приятного аппетита. Прелестный у вас сынок… – И исчезла еще быстрее, чем появилась.
Марек как раз вернулся за столик – он отдавал вечное перо, которое якобы понадобилось Янушу Корчаку. Регина не поняла, что за перо, причем тут Корчак…
– Простите, я могу присесть? На секундочку.
Это уже было чересчур. Регина раздраженно подняла голову, и сердце у нее подскочило к горлу. Возле столика стоял прокурор – будь у нее оружие, она всадила бы ему пулю в лучшем случае в голень. У ее отца был маленький инкрустированный браунинг, но он побоялся взять его с собой в гетто и оставил на хранение дворнику, пану Стасяку. В голове у Регины пролетели сотни вариантов, которыми можно было бы заменить выстрел, однако победил здравый смысл и желание хоть что-нибудь узнать, пускай даже от врага. И она молча указала ему на стул.
– Разрешите представиться. Вильский, Ян Вильский. Поскольку у нас в Лодзи нет высшего учебного заведения – если, разумеется, не считать Вшехницы [19] , куда даже не требуется аттестат зрелости, – родители отправили меня в Варшаву. Как и вы, я учился на юридическом, но не имел чести быть вами замеченным. Нет-нет, у меня нет никаких претензий, к тому же я был на курс старше…
Регина беззастенчиво взглянула ему прямо в лицо, пытаясь угадать, зачем он к ним подсел, но, прежде всего, понять, почему его назначили обвинителем.
19
Частное высшее учебное заведение, созданное в 1918 г. в Варшаве; в 1927 г. был открыт его филиал в Лодзи. Во Вшехнице преподавали крупные ученые, ее диплом с 1929 г. приравнивался к университетскому. Занятия тайно продолжались во время оккупации; после войны деятельность Вшехницы не была восстановлена.
– Вы гадаете, что заставило меня предложить свою кандидатуру для участия в процессе?
Она не ответила: нечего давать ему повод гордиться своей проницательностью.
– Для начала скажем, что мне захотелось оказаться рядом с такой знаменитостью, чтобы вырваться из безвестности. Стоит принять во внимание и чувство долга – вы же видели судью. Не надо также исключать мой скверный характер. Может, мне просто нравится выставлять на показ тех, кто хуже меня? Что еще остается? Ага, случай, который частенько управляет нашими поступками; впрочем, прошу не упускать из виду и возможное желание отомстить. Как знать, не стояла ли, например, подпись господина председателя на приказе, согласно которому я потерял кого-то из близких.