Фацеции
Шрифт:
штрихи, дающие иной тон всему. Слушатель или читатель
сейчас же понимает, что фантастика – просто литературный
30
прием. Она отличается от фантастики рыцарского романа тем,
что в нее не верят ни автор, ни его аудитория.
И действующие лица в этих реалистических рассказах
занимают такое место, какое им принадлежит в жизни города.
Вот женщина. В догородской литературе женщина – не реальная
женщина, чувствующая, радующаяся,
наслаждающаяся. Она окутана идеализирующим нимбом. Она
не живая, а выдуманная. Женщину феодального рыцарского
общества негде было наблюдать, а в общественном строю она
была незаметна. В городе женщина прежде всего равноправна.
Городское право уравняло женщину с мужчиной. В феодальном
обществе земля – единственный капитал, единственный титул
на социальную власть и политическое влияние. Поэтому землю
при наследовании делить нельзя. Отсюда – единонаследие в
виде майората или минората, из которого женщина исключена.
В городе капитал – деньги. Деньги делить можно, иногда
выгодно. И устранять женщину от наследования нет оснований.
Наоборот, бывает так, что замужество дочери создает очень
удобную хозяйственную комбинацию, например в цехе выдача
дочери за подмастерье. Женщина в городе равноправна
экономически. А экономическое равноправие не только находит
отражение в праве, но определяет быт. В таком именно виде,
свободную и равноправную, знает женщину городская
литература, в частности новелла. В ней женщина живой
человек, резко индивидуализированный, с бесконечно
разнообразной характеристикой.
А когда дело идет о представителях сословия или класса,
однообразное отношение к ним литературы подсказывается
чрезвычайно остро социальными мотивами. Например, рыцарь.
В эпоху первоначального накопления рыцарь горожанину всегда
враждебен. По разным причинам. Во-первых, рыцарь как раз в
это время переживает первую пору упадка, психологически
самую тяжелую, и старается грабежом уравновесить потери,
которыми награждает его экономическая конъюнктура. Объект
грабежа – всегда купец. А затем рыцарь имеет обыкновение,
которое горожанину тоже очень не нравится: он крепко следит
за тем, чтобы его крепостные крестьяне, которые тем ему
нужнее, чем хуже идут у него дела, не убегали в город. А городу,
опять-таки в это время, особенно нужны люди: он колонизуется,
привлекает к себе всяких людей. И не просто привлекает, а
приманивает. В городе крестьянина прячут от розысков его
31
помещика, и если в течение года с днем помещик его не найдет,
он становится свободным: «городской воздух делает
свободным». А рыцарь своего крепостного ловит, ищет,
устраивает неприятности городу, который подозревает в
укрывательстве. Вот почему горожанин не любит рыцаря, и вот
почему рыцаря не любит городская литература. Крестьянин,
когда он оседает в городе, ускользнув от помещика, перестает
быть крестьянином, а когда он обрабатывает на оброке свой
участок, принадлежащий помещику, он – враг. Крестьянин
снабжает город хлебом, вином, мясом, фруктами и т. д.
Еженедельно, а потом и ежедневно он везет на городской рынок
свой товар. И, естественно, дорожится. Горожанам это не
нравится. Городская литература, угождая вкусам своих
потребителей, открывает в крестьянине то глупость, то
мошеннические наклонности, то обжорство, то жадность –
порою по нескольку из этих непохвальных вещей зараз.
Крестьянин почти всегда высмеян, и высмеян жестоко.
Духовенство тоже не пользуется симпатиями в городе. С
белым духовенством, представителем казенно-церковной точки
зрения, горожанин, который очень рано начал искать свою
собственную религию, независимую от ортодоксальной, был не
в ладах очень давно. Духовные наставления священника его
совсем не удовлетворяли. Поэтому плата за требы, которую тот с
него взыскивал, представлялась чрезвычайной и раздражала.
Сложнее были отношения с монахами. Несколько десятилетий
после Франциска Ассизского между миноритами и горожанами
отношения были хорошие. Францисканство пришло в город как
легальная смена ересям и само было так густо пропитано
элементами ереси, что горожане, искавшие в ересях исход
свободному и религиозному чувству, радостно его
приветствовали. Но как раз к тому времени, когда составляется
первый новеллистический сборник в Италии, «Novellino»,
гармония между горожанами и францисканством кончилась.
Францисканские монахи забыли к этому времени заветы своего
патрона. Обмирщение производило опустошительные набеги в
их рядах. Земные помыслы, земные прельщения овладели ими.
Нищенствующие монахи превратились в «волков», которые не
только нарушали чрезвычайно неприятным образом бытовую
семейную гармонию, но и наносили прямой материальный