Факап
Шрифт:
Все промолчали.
За окном пролетел длинный красный глайдер. Внутри прозрачной кабины виднелась крохотная фигурка пилота — девушки с длинными волосами.
— Уберите это, Арам Самвелович, — попросил Горбовский. — Надоело.
Григорянц что-то сделал с подлокотником. Окно мигнуло, пейзаж сменился. Возникло сонное озеро, окутанное синеватым туманом, поросший осокой берег и расплывающиеся очертания деревьев.
— Замечательный вид, — сказал Горбовский. — Вот где искупнуться бы.
— Холодно, — сказал Комов.
— Это тебе холодно. А по мне так самый раз. И чтобы никакой радиации. Ну что ж, давайте приступим. Евгений Маркович, теперь вам карты в руки. Вы занимались головой Вандерхузе?
— Ну не то чтобы я. Занимались медики. Я формулировал вопросы.
— Значит, у вас есть ответы. Посвятите же нас во все тайны дяди Яши. Обожаю тайны.
— Ну, во-первых, — начал Славин, — он чист. В смысле, не предатель. Он никогда не изменял Земле....
— А Лене? — уточнил Горбовский. — Не обходите эту тему, пожалуйста. Всем очень интересно.
— Мне не интересно, — сказала Лена.
— В таком случае вы можете на минуточку выйти, — предложил Горбовский. — Ваш дядя может показать, куда идти. Вы покажете, Валентин Петрович?
Архивариус промолчал. Лена осталась сидеть.
— Вандерхузе не изменял ни Земле, ни Лене, — торжественно заявил Евгений Маркович. — Я бы сказал, что он относился к ним одинаково. Как... как...
— Как к своему долгу, — закончил Сикорски и неожиданно хихикнул. Через пару секунд зафыркал Славин. Наконец, раздался тоненький смешок самого Горбовского.
— Фффу... Ну вы, ребята, молодые, шутливые... — он вытер заслезившиеся глаза невесть откуда взявшимся платочком. — Вот прямо так — не изменял?
— Не изменял, — подтвердил Славин.
— А с Майей Глумовой? — не отставал Горбовский.
— Давайте по порядку? — предложил Славин.
— Отличная идея. Во всём должен быть порядок. Начнём с Майи. Лена, не смотрите на меня такими злыми глазами. Мы ваши друзья, мы хотим вам помочь.
— Я понимаю своё положение, — вздохнула Завадская.
— Плохо понимаете. Точнее — плохо, что понимаете. Вы не должны понимать, вы должны чувствовать. Вот ваш дядя мне нравится. Ничего пока не понимает, но уже что-то чувствует. Сердечко-то у него дрожит. Как овечий хвостик дрожит сердечко у нашего Валентина Петровича... Не так ли, Валентин Петрович? — старик повысил голос.
— А? Что? — задумавшийся о чём-то своём Завадский завертел головой, ища поддержки.
— Так, так, — зашептал Григорянц, делая страшные глаза.
Комов скорчил рожу и замотал головой, делая отрицательные движения руками.
— И-извините, Леонид Андреевич, — потупился архивариус. — Я прослушал.
Грянул общий хохот. Валентин Петрович совсем сконфузился.
— Давайте я всё-таки пойду, — попросила Лена.
— Нет, сидите, — распорядился Горбовский. — Ваше присутствие совершенно необходимо. Вы оказываете благотворное влияние на нашего Руди. Он становится так красноречив. "Можете сжимать свои маленькие кулачки", — повторил он, смакуя. — В этом была страсть. Хотя Синода сказал бы, что переиграно.
— Синода? — спросил Комов. — Давно его не видел. Как он там?
— Как всегда, Гена, как всегда, — Горбовский вздохнул. — Увы, он по-прежнему манкирует нашим обществом. И правильно. У нас тут скучно... А всё-таки, как же это у дяди Яши с Глумовой не получилось? У всех ведь получалось? — он обвёл глазами присутствующих.
— Я с Глумовой незнаком, — проворчал Сикорски.
— И очень зря. Я, впрочем, тоже. Но я слышал, как этой барышне давали самые лестные рекомендации. Одинокая женщина в последнем расцвете молодости. Лакомый кусочек. Так что, не будь я таким старым моллюском, не вылезающим из своей раковины... ах, молодость, молодость. И как же оплошал наш дядя Яша? Лена, слушайте внимательно, мы всё-таки о вашем муже говорим... Ну вот опять злючие глазки. О, ещё и слезинка? Ай-яй-яй. Лена, кто вас обидел? Сикорски, это вы обидели нашу Лену? Что молчите? Кто же тогда, если не вы?
— Переиграно, — сказала Лена, кое-как справившись с собой.
— Есть немного, — признал Горбовский. — Но согласитесь, всё это невыносимо уныло.
— Вандерхузе и Глумова довольно тесно общались, — вступил Славин. — Но дальше поцелуев в щёчку дело не пошло.
— О! Щёчка! Вы слышали, Лена? Щёчка — это не просто так. Это телесный контакт. Где щёчка — там и булочка, как говаривал покойный Бадер... ах да, он ещё живой. Ну, в таком случае не будем пока его цитировать. И чем же они тогда занимались, Майя и Яша?
— Сидели в кафе и обсуждали гипотезу Пильгуя, — ответил Славин. — Формулировка которой отличается от той, что в мемуаре.
— Этот Пильгуй что, догадался? — спросил Сикорски.
— Ну в общем и целом да, — ответил Славин.
— Тогда подождём до обсуждения голованов, — предложил Горбовский. — А вообще, перечислите основные расхождения воспоминаний нашего Вандерхузе с мемуаром.
— Ну как... — Славин задумался. — Главное: нет никаких воспоминаний ни о каком Борисе Левине. Вообще нет. Нет информации, которая в мемуаре приводится со ссылкой на Левина. Прежде всего — арканарской истории. Хотя эпизод с Абалкиным и дарением золотой монетки присутствует. Но на анализ Вандерхузе её не отдавал. Держал дома, в одной из своих коллекций. Вот она.
Он достал из кармана маленькую вещицу на цепочке и покрутил ей в воздухе. Никто не проявил интереса.
— Вы делали обыск у него в доме? — удивился архивариус. — Но это же...
— Да, очень хлопотно, — сказал Горбовский. — Но это пустяки по сравнению со складами, которыми он заведовал. Там до сих пор роются. Настоящее царство рухляди и барахла.
— Опасного барахла, — заметил Сикорски. — На складской площадке астероида Гамалея мы нашли...
— Вот об этом не надо, — распорядился Горбовский. — Монетку проверили?