Факап
Шрифт:
— Что значит подозрительной? — уши Сикорски снова шевельнулись.
— Человек, видящий за всем одну причину, — наставительно сказал Горбовский, — может быть параноиком. Или фанатиком. А может быть, он не параноик и не фанатик. Возможно, он отвлекает своё и наше внимание от какой-то другой причины. Которую он почему-то хочет оставить в тени. Сознательно или бессознательно, как вы в таких случаях выражаетесь. Конечно, я так не думаю, — добавил он, отчётливо расставляя голосом вежливые кавычки.
— Если бы вы так думали, меня бы тут не было, — сказал Сикорски без уверенности.
— Ещё раз извиняюсь, коллеги, — перебила Лена. — У меня два вопроса к Леониду Андреевичу. Первый: я могу присутствовать при восстановительных процедурах? Второй: мне нужна путёвка на Леониду. Сейчас с этим, кажется, проблемы. Вы можете помочь?
— Да. Нет. — сказал Горбовский. — Я уже объяснил, почему. И вообще — пусть последний раз посмотрит на девушек. Вы же его на цепь посадите.
Завадская усмехнулась. Слабость прошла, она вновь чувствовала себя уверенно.
— Я не сомневаюсь, — сказала она, — что такого рода проблем у нас с Яшей не возникнет. Никогда. Так я могу присутствовать?
— Конечно, — улыбнулся Горбовский. — Я предупредил, вас пропустят. Вы знаете, где это.
Завадская встала.
— Тогда не буду тратить время. То, что мне сейчас нужно... — она не договорила, шагнув к двери.
— Лена, подождите. Я вас немного дезинформировал, — остановил её Леонид Андреевич.
— Процедуры ещё не начались, идёт предподготовка. Посидите пока с нами. Мы будем обсуждать вещи, которые вам следует знать. Как нас учит Валентин Петрович, перед принятием решения необходимо, чтобы все заинтересованные стороны получили всю значимую информацию по вопросу. Вы — заинтересованная сторона?
— Я прежде всего... — начала было Лена, потом осеклась. — Да. Я заинтересованная сторона.
— Хорошо. Так вот: мы очень тщательно проверили мозг Вандерхузе. Вплоть до прямой работы с нейронами. Запустили микрощупы в извилины. Процедура считается калечащей. Она используется только в самом крайнем случае. Но Сикорски настаивал, и я счёл его аргументы убедительными.
Лена почувствовала, как кровь отливает от лица. Она снова сделала вдох-выдох, собираясь с мыслями.
— Я опасаюсь, — сказала она, — что когда-нибудь наш Руди ошибётся. Люди всегда ошибаются, рано или поздно. И ему придётся подвергнуться аналогичной процедуре. Если это случится — пожалуйста, сообщите мне. А теперь я всё-таки пойду. Я хочу пообщаться с мужем и понять, что от него осталось.
— Ну зачем так пугать, Леонид Андреевич? — вступил Славин. — Калечащая процедура, крайний случай... Потеря интеллекта при такой операции — не более десяти процентов. Ну, двадцати. Но это максимум.
— Лена, — проникновенно сказал Григорянц, — какая теперь разница? Он же на складе работать не будет. Он в Комитете руководить будет. Тут не надо быстро думать. Тут надо иметь это, — он щёлкнул пальцами, — жизнь понимать. Это с возрастом приходит.
— С опытом, — поправил Славин.
— С опытом, да, — согласился Григорянц. — И Лену будет больше слушать, — добавил он задумчиво. — Всем хорошо.
— Плохо, — сказал Горбовский, укоризненно покачав головой. — Это очень, очень плохо — то, что вы говорите. Лена, не слушайте их. Теперь есть новые технологии ЦЭМ. Мы их использовали. Врачи говорят, что мозг Вандерхузе практически не повреждён. Не больше, чем после хорошей пьянки. Я им доверяю. А вы?
— Хотелось бы лично убедиться, — сказала Лена, не двигаясь с места.
— Ещё успеете. Или это я потерял ваше доверие? Лена, скажите, когда я вас обманывал? Хотя... — Горбовский потёр лоб, — ах да, точно. Вам было шесть лет. Я подарил на день рождения сборник задач по математике. Древний, бумажный. Две задачи были нерешаемыми. Вы очень расстроились.
— Помню. Из-за этого я не стала математиком, — слабо улыбнулась Завадская.
— И напрасно. Помните, чем решаемая задача отличается от нерешаемой? В нерешаемой не хватает какого-то условия. Иными словами — обыкновенный дефицит информации. Так вот, сейчас мы будем обсуждать то, что извлекли из головы Вандерхузе. Для вас это — уникальная возможность узнать своего супруга ближе. И тем самым избежать проблем в будущем.
— Да, это очень сближает, — подтвердил Славин с самым серьёзным видом.
— Ваш юмор... — пробурчала Лена, усаживаясь обратно в кресло. — Он грубоват, — закончила она.
— Что поделаешь, профессиональная деформация. Зато вы, Лена, полны пафоса, — парировал Горбовский. — "Я пришла просить за мужа", — передразнил он. — "Человек лежит в клетке и вы потрошите ему мозги". Уж назвали бы сразу палачами и мучителями. Впрочем, Руди составил вам достойную конкуренцию. Про маленькие кулачки — это даже меня проняло. Браво, Руди! Вы, оказывается, превосходно исполняете роль злого следователя. Вы кладезь талантов, Руди. Интересно, что вы ещё умеете?
— Рад, что вам понравилось, — Сикорски, не вставая со стула, умудрился изобразить что-то вроде шутовского поклона. Пиджак на плече затрепетал, но всё-таки удержался.
— А я разве сказал, что мне понравилось? — осведомился Горбовский. — Оценить не значит одобрить. Я оценил. Но не одобрил.
— В таком случае — рад, что вы умеете абстрагироваться от собственных вкусов, — ответил Руди. — Интересно, что вы ещё умеете?
— Та-та-та! Молодой ещё! Дерзить старшим! — Горбовский картинно погрозил Сикорски пальцем.
— Очень вы строги, Леонид Андреевич, — поддержал тон Сикорски. — Мы молодые, шутливые...
— Болтливые вы очень, — закончил Горбовский. — Давайте всё-таки займёмся делом и не будем задерживать Лену... Что-то диван жестковат. А я не в том возрасте, чтобы лежать на жёстком. Арам Самвелович, дорогой, распорядитесь, чтобы сюда доставили диван из моего кабине... ах да, я же его закрыл. Своим ключом. Гена, может ты откроешь своим... хотя нет. Не хочу потом менять дверь. Что ж, мне наука.