Факел (книга рассказов)

Притула Дмитрий

Мы сидели за столом у распахнутого окна третьего этажа, молча пили вино и смотрели, а что же происходит там, за окном.

А там, напомню, был красивый парк, и широкая лестница с белыми перилами вела к заливу, и у залива бродили пары, едва различимые, движения их были замедленными, как во сне, поздний вечер и время белых ночей, все вокруг далеко просматривалось, и над заливом висел огромный красный диск солнца, он вроде бы стремился, но все не мог коснуться поверхности залива, и дорожка от солнца к нам казалась кровавой.

Но главное — все было тихо, ни шороха, ни вскрика, ни привычного для домов отдыха женского заигрывающего визга, да, все было тихо и спокойно,

испарились с неба облака, и небо было светло-голубым, мы молчали, и это замечательно, потому что я не мог бы говорить внятно, а мог бы только мычать, потому что в душе у меня были не радость и не покой, а клокочущее, бешеное, прямо-таки сумасшедшее счастье.

И что самое главное — я понимал, что подобного счастья у меня никогда более не будет, когда тебя самого нет, но имеется лишь твоя скудная оболочка, и она до тугого звона заполнена счастьем, еще один напор его, и оболочка не выдержит, лопнет и при этом громко выстрелит, как попавший под машину мяч, и вот что — скажи мне какая высшая сила, что я сей момент должен испариться, согласился бы без колебаний, а кой мне дожидаться, когда я стану немощным и унылым, испаряться, так вот сейчас, на самой своей вершине, и еще, тут нет сомнений, эта женщина была так дорога мне, что скажи она (или некая высшая сила), что я должен отдать за нее жизнь, согласился бы без раздумий, потому что без нее и без вот этого счастья жизнь свою дальнейшую я не представлял.

Унылая и скучная жизнь — не есть жизнь.

И была еще одна пауза, когда я блаженно лежал на спине, стараясь не шевелиться, потому что она уткнулась лицом мне чуть ниже подмышки, носом упираясь в мое сердце, я не хотел спать и блаженно смотрел в высокий потолок, а ночь, как ей и положено, все не наступала, лишь в оконном стекле отражался осколок заката, лишь бледные сумерки заполнили комнату, и вдруг неожиданно, в полной, значит, тишине я услышал, как она что-то тихо говорит, я вслушался и испуганно замер — она читала стихи, я ничего не понял, она рассказывала, что жили в темноте смычок и струны скрипки, а потом, так понял, встретившись на свету и соединившись в музыке, не то умерли, не то упали в обморок, обессилев от любви.

Мне никто и никогда ни с того ни с сего не читал стихи, и от неожиданности и неловкости я, значит, замер и сжался, скажем, до размеров горошины, и она, конечно, это почувствовала, что и понятно — был рядом мужик метр восемьдесят и сразу горошина, напугала я тебя? нет, а только я стихов не понимаю, как начинают их рассказывать, так сразу что-то щелкает в моей голове и я не понимаю, я их и запомнить никогда не мог, что, даже мороз и солнце день чудесный не помнишь? нет, это я как раз помню.

И вдруг что-то случилось со мной, вспомнить стыдно, надо бы испариться, когда я был на вершине счастья, вдруг меня прорвало и я взахлеб, как малый ребенок, стал жаловаться на свою жизнь, вот что учился еле-еле и книжек почти не читал, я даже не очень грамотно пишу, и что я тебе, и вообще сизый лапоть и черная кость, и все всегда носом тыкали, что я черная кость и сизый лапоть, и на работе доктора относятся соответственно, и жена меня прогнала, потому что для ее родителей я был никем, а теперь вот она повторно выходит замуж, и ее новый муж усыновит моего сына, и единственный человек, который мне дорог, помаленьку уплывет от меня, а я как был никем, так никем и останусь.

Глупенький, ты просто глупенький, тихо говорила она, ты цену себе не знаешь, ведь главное не чем человек похож на других людей, а чем он от них отличается, у тебя есть талант, а это как раз то, что

не купить ни за какие деньги, в тебе есть энергия, я ощущаю тепло и даже жар твоих ладоней, и своей энергией ты спас меня, я выздоравливаю, мне говорили, что ты безошибочно определяешь больную ткань, да, это так, согласился я, это моя работа, а как удается, спросила она, ну, это долго объяснять, вот! и не надо объяснять, главное — удается, это талант, которого нет у других людей, и если тебя интересует мое мнение, меня только твое мнение и интересует, так в мужчине я прежде всего ценю талант, разумеется, важны и ум, и доброта, но всего важнее талант, потому как раз, что он редок.

То есть талантом она называла то, что я зову силой или тягой или просто это, а ты ощущаешь свой талант? да, конечно, ощущаю, да и как иначе, если энергия идет накатами, когда я приближаюсь к своему пику, признался, я могу почти все, и нет для меня непреодолимых препятствий, и несколько раз, похвастался, на пике энергии я точно знал, что могу буквально все, вот этим, пожалуйста, ты и занимайся, а не подсчетом, кто белая, кто черная кость, и кто тебя в этой жизни обскакал, и кто чего тебе не додал, тебя никто не обскакал и все тебе додано, потому что у тебя есть главное — талант, а может, и сверх того, я еще не знаю, я только верю, что и сверх того, и я сразу успокоился, потому что в этом мире меня интересовала только она.

Не могу внятно вспомнить, как ночь прошла, как-то незаметно, то вроде еще сумерки скользили по комнате, а вот уже и ранее утро накатило, и светит солнце, нет, видать, на часок проваливался в сон, потому что, помню, на какое-то мгновение удивился, а где это я, и тут увидел, что она со мной рядом, и снова был переполнен счастьем.

Да много ли мужчине надо — засыпать с любимой женщиной и с ней же просыпаться, остальное не так и важно, остальное это то, что мы и называем жизнью, и меня в это раннее утро жизнь без любви не интересовала вовсе, и я не сомневался, отдам все что угодно, чтоб всегда быть вместе с нею.

Она спала легко, с улыбкой на лице, я не хотел будить ее, устала, пусть поспит, но довольно подлое соображение — у нее впереди школьные каникулы, отоспится, а у нас осталось несколько часов, — пересилило, и я осторожно разбудил ее, и мы обнялись.

Счастье и горе ходят в обнимку, и как же часто они меняются лицами.

Словом, так. Мы уже готовились к отходу, пили чай и доедали что осталось, мне было грустно, что кончается свидание, так неохота расставаться, и как же трудно тащить жизнь до следующего свидания; она была легка, но чем-то озабочена, я, как придурок, подумал, может, ей, как и мне, грустно расставаться и неохота идти домой и все такое, и черт меня дернул узнавать, а как она ко мне относится, нет, вру, ни о чем не жалею, что должно было случиться, все одно бы случилось.

Главное: чтоб узнать, как она ко мне относится, я выбрал довольно сложный путь, и я стал ей рассказывать про свою уверенность в иной космической жизни, которая непременно нас ждет, никогда ни с кем не говорю об этом, чтоб не выглядеть придурком, хотя, понятно, ни секунды не сомневаюсь, что иная жизнь есть, да и как же в это не верить, если я верю и точно знаю — есть! верим же мы, что земля круглая, хотя лично я никогда не видел закруглений ее; с другой стороны, с кем и говорить, как не с любимой женщиной, ну да, если это главное, во что я верю, ну вот я и спросил, знает ли она, что после жизни текущей нас ждет еще одна, но только в лучших условиях, и там нет времени, там что один час, что сто лет — все одно, ведь это вечность.