Факир против мафии
Шрифт:
Прежде всего, его раздражал Веселовский, всегда, даже когда толстяк приносил не самые дурные вести (хороших вестей от Веселовского Роман Романович Петров не получал никогда). Звонок от Веселовского всегда был предвестником надвигающейся беды или как минимум проблем, которые нужно решать срочно и жестко, а Петров не любил ни того, ни другого.
В отличие от своего давнего приятеля и компаньона Юрия Отарова Роман Романович был человеком усталым, циничным, но незлобивым. Ему никогда не нравилось втаптывать людей в грязь. Другое дело, что время от времени
Вот и сейчас он чувствовал себя довольно скверно. Безусловно, доклад Казиса Лапшиса не должен был попасть в Москву, но этот вопрос несложно было решить. Сложным было другое — заставить Лапшиса вести себя смирно и перестать корчить из себя Штирлица, работающего в тылу врага. Роман Романович встречался пару раз с этим Лапшисом. Долгая жизнь в бизнесе заставила его разбираться в людях, и он знал, чувствовал, что такого человека, как Казис Лапшис, невозможно уговорить, только если не представить ему «жестких доводов», самым жестким из которых был выстрел в затылок.
Тем не менее Роман Романович принял решение переговорить с Лапшисом. Вечером того же дня он претворил свое решение в жизнь.
Забравшись в черный красавиц «БМВ» Петрова, Лапшис одернул примявшиеся полы пальто, опустил поднятый воротник и лишь после этого повернулся к Роману Романовичу. Петров тактично, хотя и холодновато, улыбнулся и сказал:
— Я рад, что вы согласились со мной встретиться.
— Мне пришлось отложить из-за этого важную встречу, — сердито ответил Лапшис. — Так что давайте без предисловий.
Карие глаза Петрова сузились, превратившись в две жесткие щели, однако он сделал над собой усилие и вновь придал своему лицу спокойное и даже приветливое выражение.
— Итак, — нетерпеливо сказал Лапшис, — о чем вы хотели со мной поговорить?
— Господин Лапшис, я давно догадался, что неприятен вам…
— Я этого никогда не скрывал, — быстро вставил Лапшис.
Роман Романович кивнул:
— Вот именно. Вы этого никогда не скрывали. И в каком-то смысле это делает вам честь. Я люблю людей прямых и прямо говорящих то, о чем они думают.
Казис Лапшис покосился на Петрова и заметил с ядовитой усмешкой:
— Судя по многословному вступлению, вы к этой породе не относитесь.
Роман Романович медленно покачал головой:
— Ошибаетесь. Я просто пытаюсь быть тактичным, только и всего.
— И тем самым отнимаете у меня время, — сказал Лапшис.
— Это как посмотреть. — Глаза Петрова вновь сузились. — Возможно, что и наоборот. Тем не менее я продолжу. Итак, вы человек прямой. Поэтому я буду говорить с вами прямо. Зная ваше отношение ко мне и к Отарову, я могу предположить, что вы делаете все, чтобы опорочить нас в глазах… — Петров на мгновение остановился, подыскивая нужную формулировку. — В глазах тех, кого мы здесь представляем, — закончил он фразу. — И это несмотря на то, что мы с успехом выполнили возложенную на нас миссию.
— Боже мой, как торжественно, — насмешливо пробормотал Лапшис.
— Торжественно или нет, но это правда, — спокойно отозвался Роман Романович. — Мы сделали и продолжаем делать все, что от нас требуется. Но, судя по отдельным вашим репликам и действиям, я догадываюсь, что вы оцениваете нашу деятельность иначе, выдавая желаемое за действительное.
— Смею вас уверить, господин Петров, что я оцениваю вашу деятельность абсолютно адекватно. На этот счет вам совершенно не следует волноваться.
— Этого-то я и опасаюсь, — грустно заметил Петров. — Вы человек оригинальный и, как любой оригинальный человек, не считаетесь с фактами, а воспринимаете мир таким, каким его себе вообразили. Мы с Отаровым всего лишь предприниматели. И если быть еще более точным, предприниматели на службе у государства.
Лапшис задрал рукав пальто и нетерпеливо глянул на часы.
— Нельзя ли покороче, господин «предприниматель»?
— Пожалуйста. По опыту я знаю, что всякое дурное мнение о человеке можно изменить. Порой для этого достаточно одного поступка. И я хочу совершить этот поступок.
— Вот как? — Лапшис иронично прищурился. — И что же это за поступок? В чем он заключается?
— Он заключается… — Роман Романович поднял небольшой кейс, стоявший у него в ногах, и положил его себе на колени. — Он заключается в следующем. — Тут Петров щелкнул позолоченными замочками кейса и откинул крышку.
Казис Лапшис с интересом покосился на кейс. То, что он увидел, заставило его усмехнуться.
— Забавно, — сказал он. — Нечто подобное я и ожидал увидеть. Сколько здесь?
— Пятьдесят тысяч долларов, — сказал Петров. — И я хочу, чтобы вы приняли их от меня в знак… в знак моего к вам искреннего расположения.
— Понятно, — кивнул Лапшис. — И что я должен буду сделать за эту сумму?
— Ровным счетом ничего. Я бы поставил вопрос иначе: чего вы не должны делать за эти деньги.
— Ну хорошо, — согласился Лапшис. — Так чего я не должен делать?
— Вы не должны совать мне пальцы в колеса, — сказал Петров.
— Палки, — автоматически поправил Лапшис.
Роман Романович поднял брови:
— Что?
— Палки в колеса, — повторил Лапшис. — Оговорка по Фрейду, да? Если я суну пальцы вам в колеса, вы мне их просто отрубите. Правильно я понимаю?
Роман Романович пожал плечами:
— Понимайте как хотите. Вы умный человек, господин Лапшис, и вы сами поймете, чего вам надлежит не делать.
— Вот как? А что, если вы обольщаетесь на мой счет? Что, если я — непроходимый тупица? Может быть, на всякий случай объясните мне все сами?
— Что ж, пожалуйста. Я подозреваю, что в ваших отчетах и докладах вы упоминаете обо мне и о господине Отарове как о людях корыстных, поставивших свои личные интересы выше государственных. Я угадал?