Фактор страха
Шрифт:
— Они напали сегодня на наш магазин. Убили моего человека. Сожгли весь товар, — в бешенстве прошептал Мамед-ага.
— Как это убили? — Павлик не верил своим ушам. Он ожидал чего угодно, только не этого.
— Не знаешь, как убивают? — разозлился Мамед-ага. — Никогда не видел?
— Подожди, — прервал его Павлик, — ты хочешь сказать, что кто-то напал на ваш магазин, убил вашего человека и сжег ваш товар?
— Усек, наконец, — Мамед-ага сжал кулаки, — старика убили. Двадцать лет сидел в магазине, никому не мешал. Я знаю, кто это сделал.
— Шпицын, — выдохнул Павлик, мгновенно все поняв. Чиряев, очевидно, воспринял убийство Очеретина и присланные ему фотографии как вызов ему. И решил нанести ответный удар. Получалось, что Чиряев первым начал войну. Ведь убийство Очеретина было всего лишь предупреждением Истребителю, задолжавшему крупную сумму денег. Но вместо того, чтобы заплатить, он начал войну.
— Что будем делать? — в ярости спросил Мамед-ага. — Молчать мы не собираемся. Думаешь, мы позволим наших людей убивать и наш товар жечь? Думаешь, мы фраера, да?
— Ничего я не думаю, — огрызнулся Павлик, — и не ори.
Он посмотрел на часы. Уже за полночь. Но времени терять нельзя. Он тяжело вздохнул. Будь оно все проклято. Опять с него спросят. Скажут, ошибся, не сумел запугать Чиряева. Еще свалят на него и поджог магазина. Хотя его люди все сделали правильно. Подставили Фанилина, потом убрали его. Очеретина и его людей тоже убрали. Но Чиряев, вместо того чтобы испугаться, озверел и решил нанести удар. Даже сидя в тюрьме. Чтобы показать свою силу. Павлик поморщился и зло посмотрел на лезгина. Нужно было что-то решить.
— Чего молчишь? Думаешь, как бы из игры выйти? Бросить нас хочешь, да? Георгия хочешь предать? Мы справимся, но я хотел тебе все рассказать, как старому другу, чтобы ты Георгию доложил. Без его помощи мы войну не можем начать. Пусть решает, как поступить. Это его товар сожгли. Мы партию для него готовили.
— Да погоди ты, — прервал его Павлик. Как бы то ни было, звонить нужно. Павлик вышел из ванной, достал аппарат и, подумав, на всякий случай вернулся в ванную. Набрал номер мобильного Георгия.
— Слушаю, — ответил Георгий. До Павлика донеслись звуки музыки, возбужденные голоса. Веселье было в самом разгаре.
— Это Павлик, — быстро проговорил он, — важный разговор есть.
— Отложим на завтра. — Видимо, Георгий хотел отключиться, но Павлик успел сказать:
— У нас неприятности.
— Какие неприятности? — спросил Георгий и крикнул кому-то: — Потише.
— Большие неприятности. Если разрешите, я прямо сейчас к вам приеду.
Он разрешил, и Павлик взял с собой Мамед-агу. Через полчаса они уже были у Георгия. Тот слушал молча, не перебивая. На лбу набухла жилка и дрожала, как всегда, когда он нервничал.
— Значит, они начали войну, — произнес, наконец, Георгий. — Первыми начали. Ему надо бы понять, почему мы послали ему фотографии. Почему убили Очеретина. Но он ничего не понял.
— Я пошлю людей, они его найдут в Берлине, — предложил Мамед-ага.
— Нет, — ответил Георгий, — пока не надо. Подождем завтрашнего суда. Он просто так не решился бы. Ни за что.
— Мы всех его людей достанем, — горячился Мамед-ага.
— Не спеши, — посоветовал Георгий, — он один на такое не пошел бы. Кто-то его поддерживает, кто-то обещал ему помощь. Он не рискнул бы идти один против всех. Весь город знает, что он задолжал три миллиона долларов. И если после этого он еще и наш товар сжег, дело здесь нечисто. Значит, надеется на чью-то помощь. Очень уверен в себе. В тюрьме сидит, а ведет себя как хозяин.
— Ты собираешься все так оставить, — не поверил Мамед-ага, — хочешь, чтобы мы это проглотили? Человека нашего убили, товар сожгли. Я тебя не узнаю.
— Да кто ты такой, чтобы меня не узнавать? — разозлился Георгий. — Торговец наркотиками, дерьмо, вошь базарная. А я вор в законе. Ты меня с собой не равняй.
Мамед-ага испугался и стал извиняться. Он, конечно, забылся. Никто не смел разговаривать так с Георгием. Георгий махнул рукой, мол, ладно, прощаю.
— Что теперь делать? — спросил Павлик. — Как быть?
— Ничего не делать, — подвел итог Георгий, — ждать до завтра. Выдадут его Москве, плакали тогда наши денежки, так хоть отомстим ему.
— А вдруг не выдадут? — спросил Павлик.
— Тогда ему придется найти деньги до пятнадцатого, а потом умереть, — сказал Георгий, — в любом случае он сам вынес себе приговор. Ему не жить. Главное — решение немецкого суда. Чиряев должен молить бога, чтобы его не выдали Москве. Если, конечно, еще не забыл бога.
Москва. 11 мая
Вечером Дронго привез женщин к себе. Прошлую ночь они тоже провели у него в квартире. И он неожиданно поймал себя на мысли о том, что они не раздражают его, не мешают ему работать. Наоборот, он чувствовал себя гораздо спокойнее, зная, что родным Вейдеманиса не грозит опасность. Сотрудники ФСБ, дежурившие у дома, уже знали о случившемся в больнице и встретили их мрачным молчанием.
— Соседи подумают, что ты нас усыновил, — сказала Галина.
— Не подумают, — возразил Дронго, — у меня часто бывают люди, приходят со своими проблемами.
— Мог бы согласиться со мной хотя бы из вежливости, — заметила она.
Едва войдя в квартиру, Дронго поспешил к своему компьютеру. Там его уже ждала информация, переданная Зиновием Михайловичем. Дронго очень устал и хотел принять душ, но не терпелось узнать важное сообщение. В это время в кабинет постучали. Вошла Галина.
— Ты, наверно, проголодался, — сказала она, — пойди поешь, мы кое-что приготовили.
— Спасибо. Сейчас не хочу, — он поднял на Галину глаза. — Ты очень помогла мне в больнице. Я так боялся за всех вас. Признаться, не ожидал, что ты отберешь пистолет у сержанта.