Фактор Z
Шрифт:
— Как же я рад, что все кончилось, — произнес Дон Мигель, открывая дверь из библиотеки. На этажах никого не было.
Они спешили выйти на площадь, встретить горожан и рассказать им о спасении. Впереди было много работы.
Командор возился с главными дверями Камня. Казалось, цитадель специально задерживает победителей.
— Никак не поддаются… Готово! — и он распахнул ворота навстречу ослепительному рассвету.
На него сразу же бросился мертвец, стоявший у двери.
— КАКОГО ДЬЯВОЛА! — проорал командор. Он ударил мертвеца железным кулаком, сбив его с ног.
Огромная толпа мертвецов, стоявших на площади, разом повернула к ним головы.
Карлос быстро захлопнул двери.
Дон
Тут парень начал истерично хохотать.
Люди научились выживать. Сначала было тяжело. Отряды людей сражались за каждый квартал, отвоевывая свои сожженные дома. И хотя город сгорел не весь, ущерб был огромен. Как минимум, половина города лежала в руинах. Люди несли серьезные потери, сражаясь с чудовищами лицом к лицу.
Но затем Дон Мигель, допущенный к библиотеке Камня, изобрел зелье, останавливающее мертвецов. И люди начали побеждать. Если мертвеца окропить этой жидкостью, он замирает на месте на долгое время, а кожа его начинает слезать, обнажая кости и сгнившее мясо. С благодушного разрешения командора священники благословляли целые бочки этого зелья.
На следующую весну город был очищен от мертвецов, и люди начали восстанавливать дома.
Карлос похоронил свою сестру и возглавил один из отрядов борьбы с мертвецами. Сейчас он помогает Дону Мигелю.
Командор, отвоевав часть города, уехал, обещая запрятать Дона Мигеля при возвращении. Но что-то Карлосу подсказывало, что они уже никогда не встретятся. Генрикус поехал дальше, раздавал всем пострадавшим городам Испании рецепты зелья Дона Мигеля. К счастью, мертвецы не продвинулись чересчур далеко. Серьезные бои были в Валенсии, но командор вовремя поспел туда. Мертвецов тянуло к людям, как будто какая-то частичка памяти оставалась в них жива. Они не могли уходить далеко от поселений людей.
Приехав в германский город, командор начал писать какую-то книгу.
— Он как-то говорил… Серп чернокнижников… Арбалет банши… Молот… Нет, не помню, — рассказывает Карлос.
Дон Мигель, несмотря на строжайший запрет, опять варил тот отвар из трав африканских степей. Но эффект не повторился. Видимо, именно болезнь Марии способствовала появлению живых мертвецов.
А кровь ее, набранная доктором в Камне, действительно оказалась целебной. Если добавить одну каплю добытой с тела Марии крови в мазь или отвары, можно излечить почти любую болезнь. Покалеченные, обездоленные мертвецами люди шли к дону Мигелю за чудодейственным снадобьем, который лечил от любых недугов. Так исцелился сын Паулы, которого нашли в глухом подвале на окраине города со вспухшим животом. И, впоследствии, множество других детей, мужчин и женщин. Покалеченные, обездоленные мертвецами люди шли к дону Мигелю за чудодейственным снадобьем с крови Марии, который лечил от любых недугов.
Другое дело, что природа не терпит дисбаланса. Где прибывает в одном месте, убывает в другом.
Карлос никому про это не рассказывает. Но на могиле его сестры теперь написано «Святая Мария».
Станислав Минин
ВЕЩИ, ЗА КОТОРЫМИ ОНИ ВЕРНУЛИСЬ
Их нельзя назвать просто вещами, они были чем-то большим. А после смерти всей семьи Воскресенских, почти превратились в раритет. Обнаружив их, Света замерла в изумлении, словно откопала старинный артефакт, представляющий особую ценность. Крайнее удивление тут же сменилось радостью, а затем — огорчением и стыдом. Эти чувства были похожи на фейерверк, потому взорвались внутри нее так же ярко, и Света подумала, что подобное разнообразие непохожих друг на друга ощущений уже испытывала однажды — когда в двенадцатилетнем возрасте подарила маме на день рождения открытку с портретом Ирины Мирошниченко, которую стащила у матери школьной подруги. Такие открытки продавались в газетных киосках, они были черно-белыми, и зачастую на них изображались актеры советского кино. У мамы уже было несколько подобных карточек, на которых красовались Наталья Селезнева, Людмила Гурченко, Любовь Орлова, Ирина Алферова, Нонна Мордюкова, и Свете показалось, что открытка с Ириной Мирошниченко не будет лишней в ее коллекции. От такого сюрприза мама пришла в восторг. Еще бы, ведь он был куплен на деньги, которые дочка сама копила на протяжении нескольких месяцев — она складывала монеты в пустую пачку от папиных сигарет. «Космос», вспомнила Света, так назывались эти сигареты.
В тот момент Света почувствовала безграничную радость оттого, что смогла удивить родного человека. Мама спросила, где она взяла эту открытку, и Света с гордостью ответила, что купила ее в «Роспечати», куда зашла после школы, и сделала она это сама! Но одну деталь Света упустила: открытка была подписана, и адресовалась она уж точно не ее маме. Света отлично помнила, как дернулась правая мамина бровь, когда она перевернула карточку, будто страшное насекомое пролетело у нее перед глазами. Светина радость тут же сменилась огорчением, а на смену ему пришел жуткий, всепоглощающий стыд. Он напоминал изувеченного монстра, схватившего уродливой рукой ее за горло, отчего у Светы перехватило дыхание. Щеки тут же запылали, а глаза наполнились слезами.
Вот и сейчас при виде вещей, которые принадлежали Воскресенским, ее глаза защипали слезы, будто она снова вернулась в прошлое. Розовый слон («Слоник», она звала его «Слоник») с большой круглой головой и неестественно маленьким хоботом, черный галстук, украшенный красными цветами, и картонное ожерелье, кулон которого заменил высохший бутон розы. Она снова огорчилась тому, что упустила из виду эти вещи раньше. Ведь Воскресенские так дорожили ими при жизни. Анастасия Воскресенская даже как-то хотела спрятать самодельное ожерелье под стекло и повесить на стену, чтобы оно всегда радовало глаз.
Разум неожиданно провел параллель — такое ощущение, словно в ее голове кто-то начертил дугу — а память услужливо подсказала, что это ожерелье для Насти слепила Саша, ее шестилетняя дочь. В подарок своей матери на двадцать пятый день рождения. И сделала она это сама. Светины щеки вновь покраснели, и жгучий стыд зашевелился в груди, словно кто-то пальцем пощекотал ее душу.
Света обнаружила бусы в спальне на прикроватном столике. В комнате все еще витал едва уловимый аромат душистого мыла — сами куски мыла нашлись в шкафу и комоде, Настя хранила их под одеждой, защищая вещи от моли — а от Настиных платьев исходил слабый запах духов «Фрэнк Оливер» (Настя почему-то всегда произносила «Франк Оливер» с буквой «а»). Приятные духи, но слишком въедливые и стойкие. Света как-то побрызгала ими свой пиджак, и он пах до самой стирки. Хотя после стирки ей казалось, что она все равно улавливает далекий, как небо, аромат «Фрэнка Оливера».
Как только она вошла в дверь, в ней заиграли два смешанных чувства. Первое чувство, распустившееся, как пион, словами можно было выразить лишь по-французски: deja vu. По ее ощущениям то, что должно случиться, уже было. Словно совсем недавно она нашла Настино ожерелье на прикроватном столике, и теперь это событие повторялось, будто кто-то перемотал ее жизнь на некоторое время назад, как кассету в видеомагнитофоне. А ведь прошло уже шесть месяцев с тех пор, как она была в этом доме последний раз.