Факторизация человечности
Шрифт:
— C чего бы? Чита пользуется несколькими процедурами обработки речи, которые не основаны ни на каких человеческих моделях, а являются простыми решениями с перебором.
— Конечно, если какие-то мелкие вариации не приводят к большим различиям, то смысл всё ещё возможно донести. Но если вдаваться в тонкости, то мы с тобой согласимся, хотя Чита может иметь иное мнение, что «большой жёлтый шар» — это правильная языковая конструкция, тогда как «жёлтый большой шар» — пусть и не явно неправильная, но всё-же очевидно ненормальная, хотя никого из нас в школе специально не учили, что размер важнее цвета. Мы — люди, говорящие на одном языке — согласны друг с другом относительно весьма тонких особенностей
34
Международный исследовательский проект, целью которого является определение последовательности нуклеотидов в человеческой ДНК и идентификация генов в человеческом геноме. В основном завершён в 2003 году, через пять лет после выхода книги.
— И ты думаешь, что из предполагаемого надразума?
Хизер развела руками.
— Логичное предположение, разве нет? И ведь прошиты, похоже, не только языковые способности. Символы также общие для разных индивидуумов и разных культур. Это то, что Юнг называл «коллективное бессознательное».
— Но ведь Юнг наверняка считал это метафорой.
Хизер кивнула.
— Поначалу да. Но похоже, что у нас весьма богатый набор общих символов и идей. Знаешь книгу Джозефа Кемпбелла «Герой с тысячью лицами»? Я её использую в некоторых своих курсах. Мифология одна и та же даже в культурах, совершенно изолированных друг от друга. Как это объяснить? Совпадение? А если не совпадение, то что?
— Снова, значит, твой надразум? Но не слишком ли смелая теория?
— Почему? Вовсе нет. Бритва Оккама отдаёт предпочтение решениям с наименьшим количеством элементов. Постулирование одного элемента — надразума — разрешает массу проблем в лингвистике, сравнительной мифологии, психологии и даже парапсихологии. Это простое решение, и…
Часы на каминной полке отбили четверть часа.
— О! — воскликнула Хизер. — Прости, я не думала, что это так затянется, и… Чёрт, теперь я уже не успею рассказать тебе всё остальное. У нас будут гости.
— Кто?
— Бекки.
Кайл заметно напрягся.
— Не уверен, что хочу её видеть. — Он помолчал. — Чёрт возьми, почему ты не сказала, что она придёт?
Хизер развела руками.
— Иначе ты мог не прийти. Послушай, всё будет о'кей, я…
Звук открывающегося дверного замка; Бекки открывала его сама, не звоня в звонок.
Входная дверь распахнулась. В дверном проёме стояла Бекки; её силуэт чётко вырисовывался на фоне уличной тьмы.
Кайл, вскочивший на ноги, затаил дыхание.
Бекки вошла в гостиную. Пару секунд она молчала. Кайл слышал доносящееся из открытого окна жужжание скиммера и затихающий гомон удаляющейся по улице стайки мальчишек.
— Папа, — произнесла Бекки.
Кайл услышал от неё это слово впервые более чем за год. Он не знал, что делать, и просто стоял столбом.
— Папа, — снова сказала она. — Прости меня, папа.
Сердце Кайла бешено заколотилось.
— Я бы никогда не сделал тебе ничего плохого, — сказал он.
— Я знаю, — ответила Бекки. Она подошла вплотную к нему. — Я так виновата, папа. Я не хотела делать тебе больно.
Кайл не доверял своему голосу. Его по-прежнему переполнял гнев и возмущение.
— Почему ты передумала? — спросил он.
Бекки взглянула на мать, потом опустила взгляд к полу.
— Я… я поняла, что ты никак не мог такого сделать.
— А раньше ты была твёрдо уверена. — Эти слова, резкие и грубые, вырвались прежде, чем Кайл успел их остановить.
Бекки слабо кивнула.
— Я знаю. Знаю. Но… но я посмотрела на работу психотерапевта, к которой я ходила, на приёмы, которыми она пользовалась. Я не знала, что воспоминания можно сфабриковать. — Она на мгновение встретилась с отцом взглядом и снова уставилась в пол.
— Эта скотина, — сказал Кайл. — Сколько бед она нам принесла.
Бекки снова взглянула на мать; между ними шёл какой-то обмен, недоступный Кайлу.
— Давай не будем больше о ней беспокоиться, — сказала Бекки. — Пожалуйста. Самое важное — что всё это закончилось… ну, или закончится, если ты меня простишь.
Она снова посмотрела на отца своими огромными карими глазами. Кайл знал, что его лицо оставалось бесстрастным; он не знал, как реагировать. Его растоптали, облили грязью, изгнали — и теперь всё должно кончиться, вот просто так?
Извинений тут явно недостаточно. Этим ранам понадобятся годы — десятилетия — чтобы затянуться.
И всё же…
И всё же он хотел этого больше, чем чего бы то ни было. Он, разумеется, не молился, но если бы существовало что-то, о чём он мог бы молиться, он молился бы о том, чтобы дочь осознала свою ошибку.
— Теперь ты уверена? — спросил Кайл. — Ты не передумаешь снова? Я не выдержу, если…
— Нет, папа. Никогда, я обещаю.
Правда ли всё закончилось? Действительно ли его кошмар подошёл к концу? Как много ночей он мечтал, чтобы часы можно было перевести назад — и сейчас ему, в сущности, предлагали именно это.
Он подумал о бедолаге Стоуне, стоящем у входа в свой офис и беседующем со студентками только в коридоре, у всех на виду.
Бекки какое-то время стояла неподвижно, потом сделала маленький шаг ему навстречу. Кайл помедлил, потом развёл руки, и Бекки прижалась к нему. Внезапно она расплакалась и повисла у него на плече.
— Мне так жаль, папа, я так виновата, — произнесла она сквозь слёзы.
Кайл не мог найти слов; гнев нельзя отключить, как ломпочку.
Он долго прижимал её к себе. Он не обнимал её… Господи, наверное, с её шестнадцатилетия. Его плечо промокло — Беккины слёзы просочились сквозь рубашку. Он помедлил секунду — Боже, он, казалось, мог стоять так весь остаток жизни — потом поднял руку и погладил её по длинным чёрным волосам.
Потом они долго молчали. Наконец, Бекки немного отстранилась и посмотрела на отца.
— Я люблю тебя, — сказала она, вытирая слёзы.
Кайл не мог сказать, что он чувствует, но всё же ответил то, что от него ждали:
— Я тоже люблю тебя, Бекки.
Она качнула головой.
Кайл помедлил ещё секунду, потом нежно приподнял её подбородок.
— Что?
— Не «Бекки», — сказала его дочь и улыбнулась покрасневшими от слёз глазами. — Тыковка.
Теперь у Кайла на глаза навернулись слёзы. Она снова прижал дочь к себе, и в этот раз сказал совершенно искренне: