Фактотум
Шрифт:
Глава 42
Мы жили в старом многоквартирном доме, в двухкомнатной конуре на четвертом этаже. Наши окна выходили на заднюю сторону. Дом стоял на краю высокого утеса, так что окна располагались на высоте не четвертого, а как минимум двенадцатого этажа. Как будто мы жили на самом краю света — в последнем прибежище перед падением в бездну.
Нам очень долго везло на скачках, но в конечном итоге везение нам изменило, как это бывает с любым везением. У нас почти не было денег, но мы каждый день пили вино. Портвейн и мускат. Весь пол у нас в кухне был заставлен пустыми бутылками. Бутылки стояли рядами.
— Когда-нибудь, — рассуждал я, — когда люди откроют проходы в четвертое измерение, и мы будем жить уже не в трехмерном, а в четырехмерном мире, человек сможет выйти из дома… ну, типа пойти прогуляться… и просто исчезнуть. Никаких похорон, никаких скорбных слез, никаких иллюзий, никакого рая или ада. На пример, соберется компания, и кто-нибудь спросит: «Кстати, куда подевался Джордж?» И кто-то другой ответит: «Не знаю. Он сказал, что ему надо выйти купить сигарет».
— Слушай, — сказала Джан. — А сколько времени? Мне надо знать, сколько времени.
— Давай посчитаем. Вчера, ровно в полночь, по сигналу по радио, мы переставили часы. Мы знаем, что они спешат. На каждый час набегает по тридцать пять минут. Сейчас на часах половина восьмого, но мы знаем, что это неверное время, потому что на улице еще светло. Сейчас явно не вечер, а день. Хотя уже ближе к вечеру. Ладно. Берем семь часов тридцать минут. Семь раз по тридцать пять минут — получается 245 минут.
Половина от тридцати пяти — это семнадцать с половиной. То есть у нас получается 252 минуты плюс еще половинка минуты. Так, так, так. Это четыре часа и сорок две с половиной минуты. То есть мы должны перевести стрелки назад. На пять сорок семь. В общем, сейчас без пятнадцати шесть. Как раз время ужина, а у нас нечего есть.
Мы уронили часы, и они сломались. Но я их починил. Там было что-то не так с главной пружиной и маховым колесом. Я смог придумать единственный способ сделать так, чтобы часы снова пошли, а именно: укоротить и затянуть пружину. Но в результате такой операции скорость движения стрелок увеличи-. лась вдвое: было практически видно, как движется ми. — нутная стрелка.
— Зато есть вино. Предлагаю открыть бутылку.
Делать было действительно нечего. Кроме как пить вино и заниматься любовью.
Мы ели все, что находилось съедобного. По ночам мы ходили по улицам и тырили сигареты с приборных досок и из «бардачков» припаркованных у тротуара машин.
— Хочешь, я напеку оладий? — спросила Джан.
— Я уже смотреть не могу на оладьи.
У нас не было ни масла, ни жира, так что Джан пекла оладьи на сухой сковородке. И тесто было совсем не такое, какое требуется для оладий. Просто мука, смешанная с водой. Оладьи, которые делала Джан, получались сухими и жесткими. То есть по-настоящему жесткими.
— И вот что я за человек?! — размышлял я вслух. — Папа ведь предупреждал, что я именно этим и кончу!
Разумеется, я могу выйти из дома и добыть нам поесть. И я выйду из дома и добуду поесть. Вот прямо сейчас и пойду. Но сначала мне надо выпить.
Я налил себе полный стакан портвейна. На редкость мерзкое пойло. Когда вливаешь в себя эту гадость, лучше вообще не думать о том, что ты пьешь, — иначе сразу стошнит. Я все время проигрывал в голове совершенно другую сцену — вроде как крутил фильм в своем внутреннем кинотеатре. Я думал о старом шотландском замке,
Я осушил стакан залпом.
— Все, я пошел. До свидания, Джан.
— До свидания, Генри.
Я вышел на лестницу, спустился на первый этаж, пробрался на цыпочках мимо квартиры нашего управдома (мы не платили за аренду квартиры уже несколько месяцев) и вышел на улицу. Спустился по склону. Дошел до угла Шестой улицы и Юнион-стрит, повернул на восток. Там был маленький супермаркет. Я прошел мимо него, потом развернулся и подошел к магазину с другой стороны. Ящики с овощами были выставлены на улицу. Чего там только не было! Огурцы, помидоры, апельсины, грейпфруты и ананасы. Я стоял и смотрел на все это великолепие. Потом заглянул внутрь. Продавец — старикан в белом переднике — был занят с покупательницей. Я схватил огурец, сунул в карман и направился восвояси. Я не прошел и пятнадцати шагов, как у меня за спиной раздался возмущенный крик:
— Эй, мистер! МИСТЕР! Сейчас же вернитесь и положите на место этот ОГУРЕЦ, иначе я позвоню в ПОЛИЦИЮ! Если не хотите сесть в ТЮРЬМУ, сейчас же верните ОГУРЕЦ на место!
Я развернулся и неторопливо пошел обратно. На улице были прохожие, человека четыре. Они с любопытством смотрели на меня. Я достал из кармана огурец и положил его в ящик к другим огурцам. Потом я вернулся домой. Поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Джан посмотрела на меня поверх стакана.
— Я законченный неудачник, — объявил я с порога. — Я не смог даже украсть огурец.
— Ничего страшного.
— Ладно, делай оладьи.
Я взял бутылку портвейна и налил себе полный стакан.
…я ехал через пустыню Сахара верхом на верблюде. У меня был большой нос, напоминавший орлиный клюв, и все же я был чертовски хорош собой. Да. В своих белых свободных одеждах я был красив и отважен. Я не знал, что такое страх. Я умел убивать и не раз убивал. У меня на поясе висела большая сабля, изогнутая полумесяцем. Я направлялся к шатру, где меня дожидалась четырнадцатилетняя прелестная дева, одаренная великой мудростью и нетронутой девственной плевой. Она дожидалась меня, изнемогая от страсти, на толстом персидском ковре…
Портвейн обжег горло, обрушился в желудок. Я содрогнулся, приняв в себя порцию яда. Потом почувствовал запах горящей муки, замешенной на воде. И налил еше — и Джан, и себе.
В одну из этих кошмарных ночей закончилась Вторая мировая война. Для меня эта война всегда была чем-то далеким и смутным, почти нереальным. И вот она кончилась. Если раньше, во время войны, было сложно найти работу, то теперь это стало практически невозможно. Я поднимался с утра пораньше и обходил все агентства по найму рабочей силы, начиная с Биржи труда. Обычно я выходил из дома в половине пятого утра, злой и хмурый с похмелья, и возвращался еще до полудня. Я ходил из агентства в агентство, бесконечно и безнадежно. Иногда мне удавалось найти разовую работу на один день — например, разгрузить вагон, — но только после того, как я стал обращаться в частные фирмы по трудоустройству, которые забирали себе треть моей жалкой зарплаты. Поэтому у нас почти не было денег, а долг за аренду квартиры все рос и рос. Но мы продолжали отважно хлестать портвейн, заниматься любовью, ругаться и ждать.