Фактотум
Шрифт:
— Сэр, вы сидите на моем месте.
— Да. И что вы предпримете по этому поводу?
— Взгляните вниз. Видите щель между рядами? Щель большая. Вы без труда там пройдете. До земли тридцать пять футов. Если я вас туда столкну, падать будет больно.
— Вы не осмелитесь.
Объявили результат фотофиниша. Я проиграл. Одна нога старика уже свесилась в щель между рядами сидений. Он отчаянно сопротивлялся. Несмотря на почтенный возраст и тщедушную комплекцию, он был на удивление сильным. Он извернулся и впился зубами мне в левое ухо. Похоже, собрался его откусить. Я схватил его за горло и начал душить. У него на горле
— Пойдем, — сказал я, протянув руку Джан.
Мы вышли через боковые ворота. Народ все еще прибывал. Погода была приятная: тепло, но не жарко. Мы прошли вдоль трибуны и задержались на миг у цепочного ограждения в восточном конце. Лошадей уже выводили на старт. Мы направились к стоянке. Сели в машину и поехали в город, домой. Мимо нефтехранилища, мимо полей с золотистыми стогами сена, мимо маленьких ферм, тихих и аккуратных, как будто игрушечных, мимо белых амбаров, согретых солнцем. Когда мы вернулись домой, оказалось, что у нас нечего пить. Я отправил Джан в магазин. Потом мы сидели и пили до позднего вечера — и практически не разговаривали.
Глава 52
Я проснулся в холодном поту. Джан лежала, закинув ногу мне на живот. Я убрал ее ногу, встал, пошел в ванную. У меня был понос.
Я подумал: «Ну ладно. Все не так плохо. Я жив, сижу дома в сортире, и никто меня не беспокоит».
Я поднялся с толчка, вытер задницу. Заглянул в унитаз. Ничего себе, сколько говна. И как оно мощно воняет. Меня стошнило, и я смыл все сразу. Потом мельком взглянул на себя в зеркало. Я был белым как мел. Меня пробил озноб, а потом мне стало жарко. Шея и уши горели. Лицо покраснело. У меня закружилась голова, опять замутило. Я закрыл глаза и схватился руками за края раковины. Все прошло.
Я вернулся в спальню, сел на кровать, скрутил сигарету. Я плохо вытер задницу. Когда я встал, чтобы взять пиво, на простыне осталось влажное коричневое пятно. Пришлось идти в ванну и подтираться еще раз. Потом я сел на кровать и, попивая пиво, стал дожидаться, когда Джан проснется.
То, что я идиот, я узнал еще в школе. Меня дразнили и обзывали, надо мной всячески издевались: надо мной и еше над парой таких же придурков. Нас было трое отверженных. Но у меня было одно преимущество: тех двоих били, а меня — нет. Потому что я не боялся, когда меня окружали и загоняли в угол. Так что меня обычно не трогали. А тех двоих били часто. А я на это смотрел.
Джан зашевелилась, открыла глаза, посмотрела на меня.
— Уже проснулся?
— Ага.
— Классная была ночь.
— Ночь?
— В каком смысле?
— Ты знаешь, в каком.
Джан поднялась с постели и пошла в ванную. Я налил ей портвейна, бросил в стакан пару кубиков льда и поставил стакан на тумбочку у кровати.
Джан вернулась из ванной, села на кровать, взяла стакан.
— Ты как себя чувствуешь? — спросила она.
— Я убил человека. Как, по-твоему, я себя чувствую?
— Кого ты убил? И когда?
— А то ты не помнишь! Ты была не такой уж и пьяной. Вчера мы ездили в Лос-Аламитос. Я сбросил того старикашку с трибуны. Твоего голубоглазого потенциального сожителя с доходом шестьдесят тысяч в год.
— По-моему, ты сходишь с ума.
— Джан, когда ты напиваешься, тебя в какой-то момент замыкает, и ты вообще ничего не помнишь. Я, в общем, тоже. Но у тебя с этим хуже.
— Никуда мы не ездили. Ты ненавидишь заезды на четверть мили.
— Я даже помню имена лошадей, на которых ставил.
— Вчера мы весь день просидели дома. Весь день и весь вечер. Ты мне рассказывал о родителях. Они тебя ненавидели. Правильно?
— Да.
— И поэтому ты стал таким… ну, слегка бесноватым. Тебе недодали любви. А человеку нужна любовь. Тебе ее не хватало, и поэтому что-то в тебе повредилось.
— Человеку не нужно любви. Ему нужен успех. В том или ином выражении. Это может быть и любовь, но вовсе не обязательно.
— В Библии сказано: «Возлюби ближнего своего».
— Это может подразумевать и «оставь ближнего своего в покое». Я схожу за газетой.
Джан зевнула и приподняла грудь руками. Грудь была интересного цвета: золотисто-коричневого — как загар, смешанный с грязью.
— Тогда возьми и бутылочку виски.
Я оделся и вышел из дома. У подножия холма, в самом начале Третьей улицы, располагалась аптека, а рядом с ней — бар. Солнце было усталым и тусклым, половина машин ехала на восток, половина — на запад, и на меня вдруг снизошло озарение: если бы все эти люди в машинах ехали в каком-то одном направлении, тогда все проблемы решились бы сами собой.
Я купил в киоске газету и развернул ее прямо на улице. Никаких сообщений об убийстве престарелого зрителя на ипподроме в Лос-Аламитосе. Ну да, это же округ Ориндж. Может быть, в местной газете сообщается лишь об убийствах, произошедших в округе Лос-Анджелес?
Я зашел в винную лавку, взял полпинты виски и вернулся домой. Открыл дверь, ввалился в квартиру, бросил бутылку Джан.
— Наливай. И побольше. Со льдом и водой. Я действительно схожу сума.
Джан пошла в кухню. Я сел в свое кресло, развернул газету и просмотрел результаты вчерашних бегов в Лос-Аламитосе. В пятом заезде Пит Трехглазый вышел на старт при раскладе девять к двум, но буквально у самого финиша его обошла лошадь, считавшаяся вторым фаворитом.
Джан принесла виски. Я осушил стакан залпом.
— Машина пусть остается тебе, — сказал я. — И половина всех денег, которые есть. Ведь там еще что-то осталось, да?
— Ты что, уходишь к другой?
— Нет.
Я собрал все деньги, которые были в доме, и разложил их на кухонном столе. Триста двенадцать долларов с мелочью. Я отдал Джан ключи от машины и сто пятьдесят баксов.
— К Мици уходишь, да?
— Нет.
— Ты меня больше не любишь?
— Слушай, вот только не надо сейчас заводить…