Фальшак
Шрифт:
Бирюков восемь раз нажал на спусковой крючок, расстреляв все патроны, бросил пистолет. Отступив назад, оглянулся. Пытаясь сохранять равновесие, Панов стоял, вцепившись в перила одной рукой. Он что-то хотел сказать, но вместо слов изо рта выходили и лопались кровяные пузыри. Бирюков подошел ближе, остановившись на расстояние двух шагов.
– Прости, чуть про тебя не забыл.
В ту же секунду Бирюков вскинул ногу и въехал подошвой ботинка чуть выше живота Панова. И отступил назад. Перелетев перила, Панов сорвался вниз, грудью упав на выщербленные ступени лестницы.
Фридман
– Вот видишь, я же говорила: время упущено, – Фридман прикурила новую сигарету. – Я пыталась тебе помочь. Но не все в моих силах. Скоро твой художник превратится в корм для червей. А нам с тобой надо жить дальше.
Архипов сидел на мягком стуле, стараясь собраться с мыслями, тупо разглядывал пузатых золотых рыбок в аквариуме и сжимал рифленую рукоятку пистолета. Только что своими ушами он слышал телефонный разговор, оборвавшийся на полуслове. Ева почти слово в слово пересказала все реплики Панова. Это похоже на правду. Очень похоже. Впрочем, что бы случилось с ним, Архиповым, если бы он верил всем бабам на слово? Наверное, он кончил свои дни в сточной канаве или в психушке.
Фридман продолжала говорить не умолкая.
– Забудь о плохом. Все к лучшему, и ты скоро в этом убедишься. Твоя галерея откроется после косметического ремонта. Мы потратим кое-какие деньги на ее раскрутку. Заманим к тебе самых известных, самых маститых художников, людей с положением, связями, деньгами.
– Надеешься найти среди них оптовых покупателей наркоты?
– Я сейчас не об этом, – поморщилась Фридман. – Ты можешь вообще не прикасаться к маркам. Их сбытом будут заниматься совсем другие люди. Но нам нужно как-то легализоваться, отмывать бабки, заводить связи на новом уровне. И «Камею» тут можно использовать на все сто.
– Мы этим уже занимались.
– Оставим все плохое в прошлом. У нас блестящее будущее. Деньги, жизнь, о которой ты раньше и не мечтал. И так будет продолжаться…
– Пока ты не познакомишься с каким-нибудь новым вором в законе. Или лаврушником, купившим воровское звание за те деньги, которые я для вас отмою. А потом вы вместе решите, что Архипов – лишняя фигура в игре. На прощание ты подаришь мне, скажем, свой бюстгальтер. Или трусики. Это будет очень трогательная сцена.
– Я не носила лифчиков и до сих пор не ношу. Хочешь взглянуть?
Фридман встала с кушетки, отработанным движением развязала узелок пояса. Распахнула халатик. Архипов, не поднимаясь со стула, вскинул руку с пистолетом и нажал на спусковой крючок. В последнее мгновение рука дрогнула, пуля, которая должна была разорвать сердце, вошла под горло. Фридман, прижимая ладони к ране, опустилась на колени. Повалилась на коврик ручной работы и захрипела. Коврик впитывал кровь, как синтетическая губка.
Архипов поднялся на ноги, задрал голову и внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале, прикрепленном к потолку. Так себе видок, на троечку. Физиономия бледная, какая-то перекошенная, а глаза такие, будто он только что нажрался наркотических марок. Кроме того, на лицо попали кровавые брызги. Архипов сунул пистолет под ремень, подобрал стреляную гильзу. Фридман больше не хрипела, вытянувшись в струнку, она лежала лицом на ковре, будто спала. Архипов подошел к аквариуму, зачерпнул пригоршню воды, умыл лицо, вытер его носовым платком.
Он вышел из комнаты, ступая на носки. Дверь в ванную комнату приперта стулом, значит, сидящий там физкультурник не сделал попытку освободиться. Архипов открыл входную дверь, выскользнул на лестницу и, спустившись вниз на лифте, бодрым шагом миновал стойку, за которой скучали охранники. Он поймал машину в двух кварталах от
Бирюков глянул вниз. Панов лежал, раскинув в стороны руки, по ступеням растекалась лужа венозной крови, отливавшая антрацитным блеском. Бирюков поднял с пола и рассовал по карманам фонарик, нож и мобильный телефон. Нагнулся над телом Ищенко, обыскал его, но не нашел ничего кроме кастета с тремя шипами, и вместительной фляжки из нержавейки. Отвернув колпачок, втянул в себя запах: спирт, слегка разбавленный водой. Намочив носовой платок, Бирюков стер с лица пятна запекшейся крови, запрокинув голову кверху, сделал из фляжки пару глотков. Зажмурил глаза, когда перехватило дыхание. Выплеснув остатки спирта на кучу тряпок и строительного мусора, поднес огонек зажигалки к истлевшей от времени газете. Пламя вспыхнуло, быстро набирая силу.
Подхватив сумку, Бирюков по лестнице сбежал на первый этаж, аккуратно переступив через тело Панова и кровавую лужу. В подвал вела другая лестница, в один пролет с деревянными ступенями и утлыми дрожащими перильцами. Спустившись вниз, Бирюков вытащил фонарь, посветил в темноту. Тесное помещение, стены обиты старыми досками, вдоль них тянулись ряды самодельных полок. В прежние времена здесь держали запасы на зиму. В ближнем углу полупустой мешок, рассыпавшаяся по земляному полу проросшая картошка. Вдоль стены на спине лежит человек, в сраной спецовке, лицо черное от побоев. Видно, этот и есть тот самый бомж, на которым Ищенко отрабатывал свои удары. У противоположной стены разломанное кресло с порезанной обивкой. Бирюков отодвинул кресло в сторону, обнаружив под ним люк, присыпанный землей люк. Наклонившись, потянул на себя железное кольцо, отрыл крышку, присев на корточки, крикнул:
– Отец, ты здесь?
Вместо ответа тихие шорохи, будто по сторонам разбежалась стая испуганных крыс. Бирюков посветил вниз фонарем. Подпол неглубокий, ниже человеческого роста, вниз ведет короткая приставная лестница. Виден какой-то мусор, в нос ударяет запах грибка и плесени. Оставив сумку наверху, Бирюков спрыгнул вниз. Темень кромешная, в световой круг попала куча тряпья. Пригибая голову, Бирюков сделал пару шагов вперед, присел на корточки. Отец лежал на груди, руки связаны за спиной капроновой веревкой, конец которой привязан морским узлом к щиколоткам ног. Рот заклеен прямоугольником пластыря.
– Отец, ты жив?
Владимир Васильевич приподнял голову, посмотрел на сына и что-то промычал. Бирюков поставил фонарик на землю так, чтобы световое пятно попадало на отца. Отлепил от его лица кусок пластыря, чиркнул ножом по веревкам. Ухватив отца за плечи, перевернул его на спину, помог сесть.
– Отец, я все объясню позже, сказал Бирюков. – А теперь нам надо уходить. Ты можешь идти?
– Уж как-нибудь, – проворчал отец и принялся растирать ладонями затекшие ноги. – Я пролежал тут связанный несколько часов. Но за это время, наверное, не разучился ходить.
– Тогда быстрее.
– Мы что на пожар спешим?
– От пожара. Дом горит.
– Дай мне несколько немного времени, чтобы придти в себе. У нас есть пять минут в запасе?
– Пожалуй.
– А я уж думал, ты не придешь за мной, – неожиданно отец всхлипнул. – Думал, меня еще живого съедят крысы.
– Как это не приду? – спросил Бирюков и погладил отца по затылку. – Я здесь. Я должен был придти, и пришел. Прости, что не смог забрать тебе из Дома ветеранов. Так уж получилось. Но сейчас мы поедем ко мне, то есть к нам домой. И больше ты никогда не попадешь в казенный дом.