Фальшивая история Великой войны
Шрифт:
Отрицая факт массового захоронения польских офицеров под Харьковом, Сталин с Мухиным лишили себя возможности свалить вину за это преступление на Гитлера. Но это отнюдь не случайная ошибка. Доказать вину Гитлера в данном преступлении им едва бы удалось. Почему? Для ответа на этот вопрос посмотрите, пожалуйста, на ту дату, которую я выше просил вас подчеркнуть тремя жирными чертами. 30 июля 1941 г. был подписан советско-польский Протокол, в соответствии с которым подлежали освобождению «все польские граждане, содержащиеся ныне в заключении на советской территории». 12 августа был издан Указ Президиума ВС СССР об амнистии польских граждан. А когда немцы заняли Харьков? 24 октября 1941 г. 24 октября. Без малого через три месяца после подписания советско-польского Протокола и месяц спустя после киевской катастрофы (окружения и разгрома полумиллионной группировки советских войск на восточном берегу Днепра в районе Киева).
Но и это еще не все. В Старобельском лагере разместился один из мобилизационных пунктов, в котором работали советско-польские призывные комиссии, занятые (как это и было предусмотрено межправительственным соглашением) формированием на территории СССР польской армии. Из всего этого следует, что Сталину предстояло или выполнить свои обязательства и освободить польских офицеров из Старобельского лагеря, ил и — если эти офицеры были ему очень нужны для каких-то особых тайных дел — вывезти их из Старобельска в глухую сибирскую тайгу. Сталин был известным обманщиком, но он никогда не был идиотом. Можно допустить, что Сталин обманул польское правительство и не стал освобождать польских офицеров, но как же можно было после этого оставлять их в прифронтовой зоне, да еще и рядом с призывным пунктом польской армии? Времени для эвакуации заключенных было предостаточно — даже после разгрома Юго-Западного фронта под Киевом немцы шли от Днепра до Харькова целый месяц.
Можно ли поверить в такое развитие событий? Поверить в это трудно — но предположим на секунду, что именно таким фантастическим образом 4 тысячи польских офицеров оказались в руках у немцев. Где же в таком случае документы служебного расследования? Где приговор военного трибунала по делу о командирах конвойных войск НКВД, по вине которых особо важные (и для какой-то особой надобности нужные Сталину) «преступники» оказались в руках противника? Наконец, что делают немцы, получившие такую ошеломляющую возможность вбить клин в складывающуюся антигитлеровскую коалицию? Вместо того чтобы предъявить всему миру факт двуличной игры Сталина, они тайно (???) расстреливают польских офицеров и никогда об этом больше не вспоминают. Не вспоминают даже в то время, когда раскручивают международный скандал вокруг захоронения в Катыни.
Да, у подозреваемого Гитлера в отношении убийства пленных польских офицеров из Старобельского лагеря нет такого абсолютного алиби, какое у него есть в отношении преступления в Медном. Но вся совокупность известных фактов позволяет с вероятностью в 99,999% говорить о том, что к массовому расстрелу под Харьковом Гитлер не имел ни малейшего отношения. Более того, он даже никогда не узнал об этом событии. А это значит, что убийца — Сталин.
Неоспоримая вина Сталина в убийстве польских узников Осташковского и Старобельского лагерей позволяет сделать целый ряд юридически значимых выводов. Во-первых, вина Москвы в убийстве польских офицеров — даже если предположить, что расстрел в Каты ни был делом рук Гитлера — уже доказана. Убийство 10 тысяч безоружных людей ничуть не менее, нежели убийство 14,5 тысячи может быть признано преступлением, к которому «есть все основания применить пункт «б» статьи 6 Устава Нюрнбергского Международного военного трибунала, который относит к военным преступлениям нарушения законов или обычаев войны, в частности — убийство или истязание военнопленных» (цитирую Заключение Комиссии экспертов Главной военной прокуратуры РФ).
Во-вторых, подтверждается подлинность обнаруженных в архивах документов (письмо Берия, решение Политбюро), причем подтверждается не разглядыванием подписей и бумажных волокон под микроскопом (в конце концов, при наличии желания и денег можно подделать любую бумагу), а реальным фактом исполнения именно тех решений, которые зафиксированы в документах руководства ВКП(б) / НКВД.
В-третьих, мы убеждаемся в том, что подозреваемый Сталин постоянно врет. Все лето и всю осень 1941 г. поляки одолевали Сталина вопросами о том, куда делись пленные офицеры. Все это время Сталин врал им в глаза, разыгрывал скромные любительские спектакли (в присутствии польского посла куда-то звонил по телефону и, получив от телефонной трубки «ответ», объяснял, что все давно уже освобождены и просто скрываются от призыва в армию); однажды на полном серьезе предложил поискать «сбежавших польских офицеров» в... Маньчжурии. При этом Сталин доподлинно знал, что останки расстрелянных офицеров и полицейских надо искать не в Маньчжурии, а в месте тайных захоронений НКВД в Пятихатках и в Медном. Если даже поверить на секунду в версию о том, что узники Козельского лагеря были отправлены на дорожно-строительные работы под Смоленск, где их в июле 41-го бросила охрана, то Сталин мог бы рассказать представителям польского правительства эту «правду», а не издевательские байки про Маньчжурию. Такое поведение подозреваемого в любом суде будет расценено как косвенное доказательство его виновности.
В-четвертых, становится понятной странная, на первый взгляд, линия поведения комиссии Бурденко и советских обвинителей на Нюрнбергском трибунале. Советская сторона упорно настаивает на том, что в Катыни было расстреляно 11 тыс. польских военнопленных, но при этом не предпринимает никаких усилий к тому, чтобы обнаружить их останки, и прекращает эксгумационные работы после обнаружения 925 тел убитых. За те без малого два года, что прошли с момента освобождения Смоленска до слушания «катынского дела» в Нюрнберге, можно было перевернуть вверх дном весь Катынский лес. Однако «комиссия НКВД» (именно так следует по сути дела называть комиссию Бурденко) ничего подобного не делает, так как доподлинно знает, что кроме останков 4,5 тыс. расстрелянных в Катыни узников Козельского лагеря никаких других трупов в польской военной форме, с польскими орденами и знаками различия, с письмами и документами на польском языке найти не удастся. Поэтому в Нюрнберге советские прокуроры и «свидетели» просто и незатейливо врут.
Переходим теперь к третьему по счету событию преступления, к расстрелу в Катынском лесу. Подозреваемый Гитлер обвиняется в совершении двух преступлений: убийстве пленных польских офицеров, захваченных немецкой армией в районе Смоленска в июле 41-го, и в организации провокации международного масштаба в апреле 43-го года. Теоретически подозреваемый мог совершить оба эти преступления. «Бригада Сталина — Мухина» имела в своем распоряжении военные архивы поверженной Германии, сотни тысяч пленных офицеров вермахта и СС, статус страны - победительницы, на законных основаниях оккупирующей часть Германии, и 60 лет времени на поиски доказательств вины Гитлера. И что же она нашла?
Впрочем, поиски в немецких архивах и допрос немецких подозреваемых могут быть лишь вторым этапом расследования. На первом надо выяснить — как и при каких обстоятельствах 4,5 тысячи польских военнопленных, якобы помещенных в три «лагеря особого назначения» с карикатурно-нелепыми вымышленными названиями (№ 1-ОН, № 2-ОН и № 3-ОН), оказались в лапах у гитлеровцев? Где была особо проверенная охрана этих «лагерей особого назначения», почему она позорно бросила вверенный ей контингент? Г-н Мухин решает этот вопрос с завидной легкостью. С треском разорвав майку на груди, он начинает истошно вопить:
«Потому что проклятая 2-я немецкая армия со 2-й танковой группой, начав наступление 10 июля в 200км от Смоленска, 16 июля уже взяла его с юга, и никто ее остановить не смог. А не менее проклятая 9-я немецкая армия с 3-й танковой группой, зайдя с севера, в это время взяла Духовщину и вела бой за Ярцево — железнодорожную станцию на востоке от Смоленска…»
Я готов немедленно согласиться с тем, что 2-я, 3-я, 4-я и все прочие армии вермахта должны быть прокляты на веки веков. Но для расследования преступления одних этих выкриков будет маловато. Для начала следует выяснить что должны были делать и что реально делали начальники Тюремного управления НКВД и Управления конвойных войск НКВД в ситуации, когда «одна проклятая немецкая армия — справа, другая — слева...». Напрасно, очень напрасно «бригада Мухина — Сталина» надеялась на то, что секретные отчеты Тюремного управления НКВД о ходе и итогах «эвакуации тюрем» никогда не будут обнародованы: «...В 12.00 часов 23.06 по распоряжению начальника тов. Стана заключенные были выведены обратно на прогулочный двор и из всех заключенных были отобраны 14 человек, осужденных по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26.06.40 г. (это те, кто опоздал на работу более чем на час. — М.С), 30 человек, осужденных по бытовым статьям УК, и 40 человек малолеток. Указники и бытовики в количестве 44 человек были освобождены, а малолетки водворены обратно в камеры. После отбора 84 указанных заключенных начальником 2-го отдела УНКГБ тов. Гончаровым, сотрудником УНКГБ Дворкиным, Нач. Тюремного отделения УНКВД тов. Станом при участии других сотрудников НКГБ и НКВД оставшиеся на прогулочном дворе около 2000 заключенных были расстреляны. Весь учетный материал и личные дела заключенных сожжены...
Тов. Климов дал распоряжение по телефону — при невозможности эвакуации намеченный контингент ЗК к отправке уничтожить, а остальных заключенных освободить... в 20.00я приступил к выполнению распоряжения зам. начальника УНKBД по уничтожению ЗК по к-р. ст. (контрреволюционным статьям. —М.С.), но так как противник занял ст. Дубно и продолжал наступать на город, [уничтожить] всех ЗК, подлежавших к уничтожению, не смог, осталось закрытых в камерах около 60— 70 чел. В 22 ч. 30мин. с остальным личным составом пришлось оставить тюрьму и отправиться в г. Ровно...