Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Хорошо, сэр.

Он исчез, как дух, а Гасси с наивным изумлением уставился на меня:

— Что все это значит? Зачем ты хочешь нахлестаться бренди еще до ужина?

— И в мыслях такого нет. Я попросил принести его для тебя, дружище, несчастный ты страдалец, распятый на кресте мученик.

— Я не пью бренди.

— На сей раз выпьешь, клянусь, и потребуешь еще. Располагайся, Гасси, поболтаем.

Усадил его в кресло и принялся молоть какую-то чушь о погоде и о видах на урожай. Мне не хотелось обрушивать на него жуткое известие, пока под

рукой нет воскрешающего напитка. Я что-то плел с похоронным видом в надежде подготовить его к худшему и вдруг заметил, что он смотрит на меня как-то подозрительно.

— Берти, по-моему, ты пьян.

— Ни в одном глазу.

— Тогда почему ты несешь весь этот бред?

— Заполняю паузу в ожидании Дживса с бренди. Ну вот, Дживс, спасибо.

Я принял из его рук полную до краев рюмку и осторожно зажал пальцы Гасси вокруг ножки.

— Дживс, сходили бы вы к тете Далии и сказали, что я не могу встретиться с ней сейчас. Мне понадобится сколько-то времени.

— Хорошо, сэр.

Гасси вдруг стал похож на озадаченного палтуса.

— Гасси, — сказал я, — выпей бренди и приготовься слушать. У меня дурные новости. По поводу блокнота.

— По поводу блокнота?

— Да.

— Ты хочешь сказать, он не у нее?

— Вот в том-то и загвоздка. Блокнот у нее, и она собирается отдать его папаше Бассету.

Я ожидал взрыва чувств, и взрыв последовал. Глаза Гасси вылезли из орбит и показались над оправой стекол, он вскочил с кресла, содержимое рюмки выплеснулось, и в комнате запахло, как субботним вечером в баре.

— Что???

— Увы, именно так обстоят дела.

— Вот это фокус!

— Да.

— Надеюсь, ты шутишь?

— К сожалению, нет.

— Но почему?!

— У нее есть на то свои причины.

— Она просто не понимает, что за этим последует.

— Все она понимает.

— Но это конец!

— Это уж точно.

— О ужас, ужас!

Многие говорят, что в минуты трагических потрясений проявляется лучшее, что есть в характере Бустеров. На меня снизошло странное спокойствие. Я похлопал его по плечу:

— Мужайся, Гасси! Вспомни Архимеда.

— На кой черт?

— Его убил рядовой солдат.

— Ну и что?

— Конечно, приятного мало, но я не сомневаюсь, что умер он с улыбкой.

Моя бестрепетность произвела должное воздействие. Он слегка притих. Не стану утверждать, что нас можно было принять за французских аристократов, которых везут в телеге под нож гильотины, но некое отдаленное сходство все же наблюдалось.

— Когда она тебе сказала?

— Не так давно, на террасе.

— Она не разыгрывала тебя?

— Какое там.

— А не было…

— Озорного блеска в ее глазах? Не было. Никакого блеска не было и в помине.

— Слушай, может быть, есть способ ее остановить?

Я знал, что он заведет об этом разговор, но уж лучше бы не заводил. Нам предстояли долгие бессмысленные препирательства.

— Способ есть, — сказал я. — Она обещала, что откажется от своего кошмарного намерения, если я украду у папаши Бассета серебряную корову.

— Это тот сливочник, который он показывал нам вчера за ужином?

— Тот самый.

— Но зачем его красть?

Я объяснил ему положение дел. Он выслушал меня с большим вниманием, и его лицо посветлело.

— Ах вот оно что! Теперь я все понял. А раньше в толк не мог взять, почему она так себя ведет. Казалось — полная бессмыслица. Ну что ж, отлично. Выход найден.

До чего же тяжко убивать воскресшую надежду! Но что делать, придется.

— Не сказал бы, потому что я к этой проклятой корове и близко не подойду.

— Как? Почему?

— Потому что тогда Родерик Спод превратит меня в отбивную, он мне поклялся.

— Господи, при чем тут Родерик Спод?

— В деле серебряной коровы он выступает ее защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.

— Хм! Не боишься же ты Родерика Спода?

— Представь себе, боюсь.

— Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю.

— Ничего ты не знаешь.

Он заметался по комнате.

— Берти, ну почему надо бояться Спода? Здоровенная туша, пока он повернется, тебя и след простыл.

— Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге.

— И главное — тебе вовсе не обязательно потом здесь оставаться. Сделал дело — и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в полночь быть в условленном месте, и с Богом. Рассчитаем время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут — мало ли что, — это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти — мчишься как ветер по дороге в Лондон, все прошло без сучка и задоринки. Не понимаю, чего ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится.

— И все равно…

— Ты отказываешься?

— Отказываюсь.

Он подошел к каминной полке и принялся вертеть в руках статуэтку — кажется, это была пастушка.

— И это говорит Берти Вустер?

— Да.

— Тот самый Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти?

— Да, тот самый.

— В таком случае говорить нам больше не о чем.

— Ты прав, не о чем.

— Единственное, что нам остается, это изъять блокнот у интриганки Бинг.

— Как ты предполагаешь это осуществить?

Он нахмурился и стал думать. Клетки серого вещества пришли в движение.

— Придумал! Слушай. Этот блокнот для нее сейчас большая ценность, так ведь?

— Так.

— А раз так, она будет носить его с собой, как я носил.

— Скорее всего.

— Возможно, в чулке. Вот и великолепно.

— Что же тут великолепного?

— А ты не догадываешься, куда клонится ход моих мыслей?

— Нет.

— Тогда слушай. Ты затеешь с ней шутливую возню, вы станете носиться друг за другом, увертываться, и ты сможешь очень естественно… ну, как бы в шутку схватить за ногу…