Фан-клуб

Уоллес Ирвин

Пораженный Феликс пытался приостановить поток слов, в котором захлебывалась Нелли.

— Подожди, подожди, остановись. Если Шэрон использует «Люси», чтобы сказать нам, что надо раскодировать какое-то секретное послание в ее письме…

— Именно это она и сделала, именно это!

— Очень хорошо. Теперь успокойся, Нелли. Послушай, если вы с ней играли в эти игры, она писала тебе письма, которые ты должна была расшифровать, и ты делала это, значит, ты должна была знать код. Зачем рисковать, вызывая полицию? Она нам не нужна. Скажи мне код, и мы расшифруем сами это письмо о выкупе.

— Феликс, Феликс, в том-то и дело, неужели ты не можешь понять? Не помню я этот проклятый код! Ведь прошло столько лет. Я имею в виду, что Шэрон помнит и надеется, что я тоже не забыла этот код, но я его не помню!

Зигман потерял терпение:

— Нелли, попробуй собраться. Если тебе удалось вспомнить одну вещь, ты можешь вспомнить и остальное. Это имя, «Люси», какую инструкцию оно тебе давало? Может быть, оно указывало на то, что ты должна читать письмо через слово? Или что каждую букву в нем нужно заменить другой? Например «а» в действительности нужно читать как «е», или еще как-нибудь? Думай, думай, пожалуйста!

Последние остатки выдержки покинули Нелли, она была на грани слез.

— Не могу, Феликс, пожалуйста, поверь мне. Я пытаюсь, если бы ты знал, как пытаюсь, но эта тайна никак не возвращается ко мне. Очень бы хотелось вспомнить, но ничего не получается. И, Боже, только подумать, что от этого зависит жизнь бедной Шэрон и что прямо сейчас…

Это новое открытие, подразумевающее, что того, что они уже сделали, недостаточно, или что на эту информацию нельзя положиться, или что им многое еще неизвестно — все эти мысли постепенно отражались на лице Зигмана. Он медленно кивнул.

— Да, ты совершенно права. Она пыталась сказать нам, что там есть еще что-то, что мы должны понять. Конечно, это справедливо только в том случае, если ты совершенно уверена в том, что «Люси» действительно означает закодированное сообщение.

— Феликс, это абсолютно точно, можешь не сомневаться, — настаивала Нелли. — Точно, что она играет — даже рискует — своей жизнью, пытаясь сообщить нам еще что-то. Значит, это жизненно важная, необходимая информация. Я ручаюсь…

Она остановилась, широко раскрыв глаза, глядя на Зигмана, не в состоянии закончить то, что собиралась сказать.

— Ты ручаешься за что? — потребовал ответа Зигман.

— Ручаюсь, она пытается сообщить нам, что, независимо от того, что похитители обещают, — что отпустят ее, как только получат выкуп, — они и не собираются сдержать данное слово. Они намерены убить ее. И может быть, может быть, она пытается сообщить нам, что не следует ожидать ее освобождения, так как этого не произойдет. И она старается сообщить нам, где находится, дать нам намек, где ее можно найти, чтобы спасти ей жизнь, пока не станет поздно. Именно об этом она пытается сказать, и ни о чем больше. Должно быть, все дело в этом.

— Да, — согласился Зигман, пытаясь сосредоточиться.

— Мы обязаны расшифровать ее послание, Феликс. Мы не можем рисковать, мы не можем ждать, пока я вспомню нечто совершенно позабытое. Нам нужны эксперты. Полиция и ФБР имеют таких специалистов. Они смогут быстро справиться с этим заданием. И что бы они ни узнали, все надо будет выполнять очень быстро. Стоит вопрос о жизни и смерти, жизни Шэрон или ее смерти, а мы попусту теряем время. Как только они подберут оставленные тобой деньги, станет поздно. Пожалуйста, пожалуйста, Феликс, мы обязаны что-то делать, пока еще не поздно.

Зигман внимательно посмотрел на Нелли, а затем быстро пересек комнату в направлении ближайшего телефонного аппарата.

Схватив трубку, он набрал номер оператора.

Он ждал ответа и, получив его, стал говорить:

— Срочно соедините меня с полицейским департаментом Лос-Анджелеса.

Глава 13

На четвертом этаже департамента полиции Лос-Анджелеса, расположенного в центре города, работа в этот выходной день шла как обычно, неспешно и обыденно, если не считать того, что происходило в кабинете № 327, на двери которого висела табличка: ОТДЕЛ ГРАБЕЖЕЙ И УБИЙСТВ.

Здесь, в самом центре пятидесятифутовой, с зарешеченными окнами комнаты, набитой серыми сейфами, металлическими запирающимися шкафами, зарешеченными окнами, столом с четырехволновыми радиостанциями и фотографиями разыскиваемых преступников, глава отдела, капитан Честер Калпеппер, тощий, жилистый ветеран полиции, с бесстрастным выражением лица стоял у одного из четырех рядов желтых сосновых столов, зажав плечом трубку телефона. Он вполголоса разговаривал с кем-то, а две дюжины его подчиненных, рассредоточенных по огромному помещению — сержанты и тайные агенты — делали вид, что не слушают и занимаются своими делами. И все же по поведению своего шефа они поняли, что происходит что-то из ряда вон выходящее.

— Да, крупное, — повторил капитан Калпеппер в трубку, — так что бросай все, чем бы ты там ни занимался, и тащи свою задницу в триста двадцать седьмую. Встретимся в комнате для допросов.

За несколько мгновений до этого Калпеппер зашел в отдел в поисках лейтенанта Уилсона Тригга, своего помощника. Узнав, что Тригг внизу, на третьем этаже, он вызвал его по телефону. Переговорив с ним и проигнорировав вопросительные взгляды коллег, он вышел из комнаты и двинулся дальше, мимо набитых книгами шкафов, секретарских столов, мимо фотографий коллег-офицеров, погибших при исполнении служебных обязанностей.

Войдя в свой кабинет, он схватил со стола бумаги и блокнот для записей, сорвал с вешалки темно-синюю форменную шинель и двинулся обратно к секретарскому отделу. Направившись было к маленькой комнате для допросов, чтобы подождать там лейтенанта Тригга, он передумал и решил встретить своего помощника у лифта.

Выйдя в коридор четвертого этажа, Калпеппер бросил взгляд на круглые часы над фонтаном. Остановившись, он сверил с ними свои часы: они спешили, и он перевел их назад, так чтобы на них значилось время 1:47. Его шинель все еще была надета только наполовину, и в одной руке он все еще сжимал пачку бумаг и блокнот. Как человек, проделывавший это неоднократно и раньше, Калпеппер при помощи акробатического трюка ухитрился надеть шинель полностью, не выпуская при этом бумаг из руки.