Фани Дюрбах и Тайный советник
Шрифт:
Вечер подходил к завершению. Уже откланялись благородные горожане с почтенными семействами. Оставалась еще молодежь и двое англичан, составившие компанию цесаревичу с его товарищами. Чайковский отправился убедиться, что покои высокопоставленного гостя подготовлены ко сну. В это время в дом прибежал десятский, незаметно прошел в приемную и знаками вызвал из общей залы, отданной под танцы, полицмейстера. Тот вышел и строго спросил:
– Что случилось?
– Беда, Алексей Игнатьевич, опять убийство! Убили старуху с младенцем. И там такое… У младенца грудь распорота, а сердца нет.
– Что значит «нет»?
– Пропало. Вырезали его, –
– Тихо, тихо. Ты, дружок, оставайся здесь до утра. Проследи, чтобы все было без происшествий. А я пройдусь.
Алексей Игнатьевич бесшумно вышел из приемной на улицу и зашагал под ярким светом иллюминации по набережной мимо казенных домов заводских управляющих. После свернул на боковую улицу, где проживали мастеровые и приписные к заводу. И сразу же погрузился в темноту. Прошел с десяток метров. Чуть не упал, поскользнувшись на куче жирного блестящего навоза. «Ах ты ж кузькина мать!», – негромко ругнулся он в полной темноте, нащупывая сапогом твердую дорогу. Затем тщательно вытер подошвы о траву.
Впереди, на краю улицы, ожидали начальство несколько фигур в форме с фонарями и группка любопытных. Выла крестьянка, заламывая руки. Ее муж, отец убитого младенца, застыл возле. К родителям прижимался парнишка лет десяти, на котором висели две чумазые белобрысые девочки. Убитый мальчик был четвертым ребенком в семье. «Лишний рот», – отметил про себя Алексей Игнатьевич.
Полицмейстер прошел в дом через холодные сени, в которых пахло скисшим молоком, самогоном, куриным пометом. Перешагнул высокую ступень, ведущую в рубленую часть, и оказался в просторной комнате: низкое окно, печка и полати слева, красный угол с иконой Николаю Угоднику справа, длинные лавки вдоль стен. На столе стояли две кружки и бутыль самогона. С другого края стола сидели двое подчиненных, писали протокол при тусклом свете огарка. Увидев начальство, они вскочили. Посреди комнаты валялась прялка и веретено с намотанной шерстью. На полу лежал неубранный труп бабки в неестественной позе с поджатой ногой. Одежда убитой была в крови, глаза уже остекленели, на горле зияла резаная рана, под телом – лужа крови. Рядом люлька с испачканными красным тряпками. Игнатьевскому посветили фонарем. Казалось, что ребенок спит. Личико его было бледным.
– Ваше благородие, позвольте доложить. Убита Марфа Петрова, мать крестьянина Игната, рабочего завода, и его сын Иван. Раны нанесены острым ножом, сердце младенца изъято. Похоже на ритуальное убийство. В руках убитой были найдены волосы: клок темных коротких волос, вероятно, мужских. Орудие убийства – предположительно нож, пока не найдено.
Алексей Игнатьевич недовольно поморщился:
– А с чего вы решили, что убийство обрядовое? Прошу не делать преждевременных выводов и не разносить слухов! Пока нет другой версии, считаем обычным. Опросите соседей, пострадавших: как жила семья, с кем ссорились, кто из родственников, друзей часто захаживал? Завтра с утра к восьми ко мне на доклад. Тела в ледник уберите.
Полицмейстер вышел, хлопнув низкой дверью, и с облегчением вдохнул свежий воздух. Решив осмотреть двор, прошел через калитку в огород – ничего. И уже собирался возвращаться, как что-то блеснуло в траве. Игнатьевский нагнулся и при тусклом свете появившегося из-за тучи месяца увидел нож, испачканный в крови. Полицмейстер сдернул с веревки, натянутой во дворе, висящую на ней тряпицу и осторожно завернув в нее нож, положил его в карман. Вышел
По дороге до участка полицмейстер раздумывал. С одной стороны, положение было незавидным: очередное убийство да еще в такой день! Но Алексея Игнатьевича больше волновало не это, а то, как повернуть расследование с максимальной пользой для себя. Если удастся быстро найти убийцу, можно получить хорошую награду и выйти в отставку не только в новом чине, но и с хорошим содержанием. Надо крепко подумать, как повернуть ситуацию в свою пользу.
Городской праздник в честь приезда наследника между тем продолжался. Рабочим по этому поводу раздали по рублю, городок гудел. То тут, то там валялись по обеим сторонам дороги пьяные, слышались песни под гармонь, смех и девичий визг. Молодежь гуляла, парочки то и дело попадались полицмейстеру навстречу. Завидев его, старались свернуть с пути.
Алексей Игнатьевич проходил мимо нового, еще незаселенного дома. Окна озарялись дрожащим светом. Алексей Игнатьевич знал про обычай со смешным названием «пукон-корка» – дом для посиделок. Местная молодежь в течение недели ходила на посиделки во вновь построенный, но пустующий еще дом, пекла лепешки, пела песни, играла. Через неделю сложившиеся пары оставались в доме с ночевкой. С утра матери девушек готовили специальный хлеб с дырочкой посредине, имеющий символическое значение. С проведенной вместе ночи пары считались поженившимися.
Алексею Игнатьевичу так же, как и местному церковному настоятелю, такой обычай крайне не нравился. Традиция была откровенна и натуральна, как сама жизнь, и естественна для местного народа. У удмуртов вообще многое было слишком натуралистичным: жены, как правило, оказывались намного старше мужей. Они обучали парней жизни, сами выбирая себе подходящего партнера. Девственность не считалась достоинством. Ничто не препятствовало смешению русского и удмуртского народов: создавались смешанные браки, любой захудалый русский мужик находил себе скуластую рыжую вотянку.
Алексей Игнатьевич и сам подумывал о требовательной до любви удмуртке. Венчаться с ней не надо, а жить вместе – пожалуйста. После смерти жены полицмейстеру не хватало женской ласки и заботы. Детей у него не было. Стыдиться за такую связь было не перед кем. Алексей Игнатьевич уже присмотрел себе одну из дома Горного начальника: молодую сироту, милую и тихую Онисью. Вышел с предложением о покупке к предыдущему начальнику завода и округа. Тот обещал подумать, но решить ничего не успел – назначили нового главу завода и города. «Надо будет Чайковского попросить уступить красавицу», – подумал Игнатьевский. При воспоминании об Онисье у Алексея Игнатьевича приятно зачесался пах. Полицмейстер потряс ногой. Подумал: хорошо было бы пригласить девушку к себе в участок. Перед ее хозяевами неловко, но как-нибудь забудется. Двинулся дальше.
Впереди проскользнула еще одна пара, остановилась на крылечке дома. Девушка негромко сказала:
– Все слуги до утра отпущены. Мы можем остаться на ночь.
Алексей Игнатьевич резко остановился, узнав голос Онисьи. Пара застыла на крыльце в поцелуе. Алексей Игнатьевич сжал одной рукой шашку, но выдавать себя не стал, замер на месте.
Василий (а это был он) оторвался от сладких губ девушки. Мягко обнял ее за талию, приоткрыл дверь в дом. Проем осветился светом лучины, раздались веселые приветственные голоса, пара нырнула внутрь.