Фанни и Александр
Шрифт:
Александр: Я признаюсь, что выдумал эту историю про то, что Епископ запер свою жену и детей.
Эдвард: Признаешь ли ты также, что совершил клятвопреступление?
Александр: Признаю.
Эдвард: Ты одержал большую победу, мой мальчик. Победу над самим собой. Какое наказание ты выбираешь?
Александр: Сколько ударов розгами я получу?
Эдвард: Не меньше десяти.
Александр: Тогда я выбираю розги.
Эдвард: Расстегни брюки. Стань около дивана и наклонись вперёд. Подложи под живот подушку.
Следуют десять не слишком
Эдвард: Поднимись, Александр.
Александр поднимается.
Эдвард: Теперь ты должен мне что-то сказать.
Александр: Нет.
Эдвард: Ты должен попросить у меня прощения.
Александр: Никогда.
Эдвард: Тогда я буду хлестать тебя, пока ты не образумишься. Не избавишь ли ты нас обоих от подобной неприятности, Александр?
Александр: Я никогда не попрошу прощения.
Эдвард: Не попросишь?
Александр: Нет.
Эдвард: Спусти штаны. Ложись вниз лицом. Подложи под живот подушку. (Замахивается.)
Александр: Не бейте!
Эдвард: Значит, ты попросишь прощения.
Александр: Да.
Эдвард: Застегни брюки. Высморкайся. Юстина, дай ему платок. Что ты хочешь сказать, Александр?
Александр: Александр просит прощения у Епископа.
Эдвард: ...За ложь и клятвопреступление.
Александр: ...За ложь и клятвопреступление.
Эдвард: Ты понимаешь, что я наказал тебя любя?
Александр: Да.
Эдвард: Поцелуй мне руку.
Александр (целует руку Епископу): Можно я теперь пойду и лягу?
Эдвард: Можно, мой мальчик. Но для того, чтобы ты смог в тишине и спокойствии подумать о том, что сегодня случилось, ты будешь спать на чердаке. Юстина принесет матрас и одеяло. Завтра в шесть часов утра Хенриэтта отопрет дверь — и ты свободен. Ты согласен, Александр?
Александр: Да, Ваше Высокопреподобие.
Эмили и Хелена сидят друг напротив друга и, держась за руки, тихо, почти шепотом, разговаривают. Над заливом, над равниной, над летней верандой по-прежнему идет дождь, мягкий послеполуденный свет четко обозначает контуры и смягчает контрасты. В столовой бьют часы.
Хелена: Ты уже должна уходить?
Эмили: Я слишком долго отсутствовала.
Хелена: Бедная моя Эмили.
Эмили (качает головой): Хуже всего детям. Их наказывают за малейшую провинность. Хенриэтта запирает их на ключ и заставляет ложиться в постель средь бела дня. Неделю назад Фанни отказалась съесть свою порцию каши. Весь вечер её не выпускали из-за стола. Её вырвало в тарелку. В конце концов она все съела.
Хелена: А Александр?
Эмили: Он сходит с ума от ревности, не понимая, что ревность взаимная.
Хелена: Бедная моя Эмили!
Эмили: Я презираю себя до бесконечности. Как я могла быть настолько слепой! Как я могла сочувствовать этому человеку! Ведь я же все-таки актриса, я должна была разглядеть его притворство. Но он оказался искуснее меня. Его убежденность была сильнее, он меня ослепил. Я так долго
Хелена: Я тебя ни в чем не упрекаю.
Эмили: Мне казалось, что моя жизнь кончена, опечатана. Порой я тосковала и упрекала себя в неблагодарности. Сколько времени, Хелена? Я должна скоро идти, я ужасно боюсь опоздать. Его ярость страшна, я просто не понимаю, как человек способен жить, неся в себе такую огромную ненависть. Я ничего не замечала, ничего не понимала. Он говорил мне о другой жизни. О жизни, в которой главное — требовательность, чистота, радость выполненного долга. Я никогда не слышала таких слов. Он словно светился, говоря со мной. В то же время я видела, что он одинок, несчастлив, что его преследуют страх и кошмары. Он уверял, что я его спасу. Он говорил, что мы все — и дети тоже — будем жить вблизи бога, жить по правде. Пожалуй, вот это, насчет правды, оказалось решающим. Я жаждала — это звучит театрально, высокопарно, я это знаю, Хелена, но не могу подобрать другого слова, — я жаждала правды, мне казалось, я жила во лжи. И потом, я понимала, что детям нужен отец, который твердой рукой сумеет поддержать и направить их. (Пауза.) И кроме того, он освободил бы от одиночества моё тело. Я была так благодарна, Хелена. И без сожаления оставила свою прежнюю жизнь. Я должна идти. У калитки ждет коляска. Боюсь, не случилось ли чего, пока я здесь. Я пребываю в постоянном страхе, как бы Александр не сказал что-нибудь, что придется ему не по вкусу. Александр такой отчаянный, я пыталась его предостеречь, но он не понимает, что его отчим — смертельно опасный противник, который только и ждет подходящего случая, чтобы уничтожить его.
Хелена: Ты должна уйти от него, Эмили.
Эмили (улыбается): Я знала, что ты это скажешь. Ежечасно думаю я о том, что должна уйти от него, потребовать развода, вернуться в Театр и в нашу семью.
Хелена: Если ты так решительно настроена, значит, ничего невозможного в этом нет.
Эмили: Я жду ребёнка, Хелена!
Хелена: И тем не менее тебе следовало бы...
Эмили: Прости, что я тебя перебиваю. Сейчас я вкратце изложу все факты. Я просила у него развод. Он мне отказал. Говорит, что, во-первых, он меня любит, а во-вторых, развод в его сане невозможен. Я отвечаю, что все равно от него уйду. Тогда он вынимает Свод законов и подробно объясняет, что меня ждет: я проиграю процесс, поскольку я «сбежала из дома» — так это называется. Детей у меня отберут и отдадут на воспитание ему. Я тайно написала одному моему хорошему другу, адвокату. Он подтвердил слова Эдварда. Я в ловушке, мне больше нечем дышать. Я умираю, Хелена. И так безгранично ненавижу этого человека, что хотела бы... (Молчание.)
Хелена (шепотом): Мы должны найти выход.
Эмили: Не говори, что я была здесь. Ни единому человеку!
Александр спал час или два. Когда он просыпается, на улице все ещё светло, в слуховом окне виднеется бесцветное летнее небо. Александр пытается сесть, но движение причиняет боль, и он предпочитает лечь на бок, зажав руки между коленями. Он истерзан пережитым, голова раскалывается от боли, его мучит жажда.