Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове
Шрифт:
– Да не волнуйтесь, Степан Петрович! – успокоил его Берг. – Всё идёт своим чередом. Это же похороны! Отлучайся, не отлучайся – всё свершится в срок.
– Метко вы подметили! Действительно, всё свершится в срок. – Шевырёв держался наособицу от своих коллег, вольнодумствующих профессоров Московского университета. И сегодня на похоронах, на которые он, в отличие от Аксаковых, не мог не прийти, Шевырёв чувствовал себя неуютно. Но скорбь по Гоголю не позволяла ему отвлекаться на постороннее, суетное. Шевырёв тяжело переживал кончину
А похоронная процессия медленно взбиралась на дугу Каменного моста. Пронизывающие ветры с Москвы-реки гуляли на просторе: ни стены Кремля, ни Боровицкая башня не могли сдержать студёные порывы. Сопровождающие гроб с Гоголем заторопились. Господа кутались в меха, студенты да простой люд подтыкали одежонку. Говор притих, шаг ускорился.
Возле Каменного моста стоял трактир. Небольшой деревянный форпост купеческого Замоскворечья. Именно сюда, ловко улизнув из-под опеки Соловьёва, зашёл Грановский. Он заказал рюмку водки.
– Тимофей Николаевич, разрешите и нам.
За столик к Грановскому сели два прилично одетых господина. Вели себя они нервно. Один слащаво улыбался, его приятель, в противоположность, был хмур и постоянно оглядывался. Грановскому общество их не понравилось, хотя показались они ему знакомыми, где-то он уже встречал их.
– Тимофей Николаевич! – начал «слащавый». – Мы с Потапом Евсеевичем за вами наблюдаем всю похоронную процессию. И вот улучилась минутка спокойно переговорить.
– Чем обязан, господа? – с раздражением спросил Грановский. «Господи, в этих трактирах всякая публика шляется, куда запропастился половой?»
В это время принесли водку. Грановский выпил рюмку, закусил. На душе потеплело, и он позабыл о двух неприятных типах. Те терпеливо ждали.
Наконец Грановский поднял голову и уже без прежнего недовольства повторил:
– Так чем обязан, господа?
– Дело у нас деликатное, Тимофей Николаевич!..
– По картёжной части мы! – резко произнёс «угрюмый».
Грановский насторожился.
– Как бы мягче сказать, – вёл разговор «слащавый», – мастера карточной игры.
– Шулера то есть! – Грановский выпил ещё водки. «О Боже, до чего я докатился, раз позволяю подобное общение!»
– Вы не волнуйтесь, мы специально улучили момент, чтобы никого рядом не было, – продолжал «слащавый», не обращая внимания на оскорбительный тон Грановского. – Тимофей Николаевич, выслушайте нас. Карточным искусством, к которому и вы неравнодушны, мы с Потапом Евсеевичем сколотили приличный капитал. Мы тут, в Замоскворечье, живём. Сами понимаете, публика не та-с… особенно для такой умственной игры. А в приличные дома пробраться трудно.
– Я попрошу меня оставить! – возмутился Грановский.
– Погодите, Тимофей Николаевич, не спешите! – невозмутимо продолжил «слащавый». – Нам известно, что вы крупно задолжались-с
Грановский подчинился. «Угрюмый» налил себе водки.
– Вот так-то лучше, господин профессор!
– Тимофей Николаевич, в обмен на ваше протеже и ввод нас в лучшие дома Москвы мы с Потапом Евсеевичем берёмся оплатить ваш долг. И немедленно!
– Хоть сейчас! – «Угрюмый» достал пачку купюр и положил на стол.
Грановский молча смотрел на деньги и на своих собеседников.
– Даже больше, – обрадовался его молчанию «слащавый», – не только нынешний долг, но все последующие мы обязуемся оплачивать незамедлительно. Можете впредь играть в своё удовольствие без опасений.
– Н-да! – прервал паузу Грановский. – Никогда не предполагал, что моё имя и честь, оказывается, продаются. Московские шулера в друзья набиваются! До чего я опустился! Даже прогнать не смею! Боже, какой сегодня тяжёлый день!
– Да вы не торопитесь, Тимофей Николаевич! Мы понимаем, что нелегко сразу-то решиться… мы вас не торопим. Если кредиторы ваши подождут, то и мы обождём.
«Слащавый» и его компаньон поднялись из-за стола, «угрюмый» сгрёб деньги. Они молча откланялись и вышли.
И тут Грановский вспомнил одного из них. Да, точно… встречались за карточным столом… было дело. Ужас охватил Грановского. Как низко он пал! Ещё никогда не был он так близко к пропасти, к бездне. Что делать? Где выход? Грановский не знал. Он вышел из кабака и медленно отправился догонять похоронную процессию.
«Хорошо Гоголю! – Грановский остановился на середине Каменного моста возле перил. – И мне бы за ним вослед! Опять тоска мучает! Разрешить бы разом все свои проблемы. Заманчивое, дьявольское, метафизическое во мне сидит. Вон, дьявол искушает: прыгни вниз с моста! О жене своей доброй, о детишках позабудь! Тебя не будет – и всё кончено! Манит… манит нечистый!»
Грановский склонился с моста. По льду кто-то протоптал тропу, но снежная позёмка перекрывала её, и только где-то вдали тропа вновь выныривала из-под снега. Грановский усмехнулся: «Вот и жизнь моя так же: то закроется снегом, то вынырнет к солнцу. У других людей ровно течёт, а у меня как эта тропа. А что в конце, за горизонтом», – Грановский прищурился от солнца, глянул на ту сторону Москвы-реки и… увидел гроб с Гоголем.
«Ну да! – мрачно согласился он. – У всех один конец, который можно и… ускорить». Грановский всё ниже и ниже свешивался с перил. Апатия и безразличие к жизни настолько овладели им, что уже перешли черту, называемую здравым смыслом, и, казалось, забыто всё: не только обязательства перед близкими, но и те жизненные невзгоды, которые, собственно, и толкали на самоубийство, – они тоже позабылись, и влёк в бездну уже азарт неизвестности, пропасть расширялась… снег внизу насыщался красками и чернел, ещё мгновение и…