Фантастические тетради
Шрифт:
— За что? — удивился Альба.
— За что… — Голли задумался, пытаясь вникнуть в самую сердцевину этого неожиданного для него вопроса. Похоже, задуматься на эту тему ему пришлось впервые. — Они искренни. Самые искренние существа из всех, что я знаю. А я, поверь, повидал их немало, — важно произнес он и прибавил шагу по узкой кромке «пограничной полосы».
— Из-за чего же они дрались, твои земляне?
— Это длинная история, — отмахнулся Гренс. — Сначала они любили друг друга. Учились в одной школе, сидели за одной партой. Когда выросли, поняли, что стали совершенно разными людьми, но искренне желали друг другу добра… каждый по-своему. Началось с того, что Феликс не позволил отцу достойно умереть,
— Непедагогично, — помог ему Альба.
— Непедагогично, — согласился Голл, — может быть, но Феликс считал, что никто не вправе ударить существо, которое по каким-то моральным или физическим причинам не может ответить тем же. И меня воспитывал соответственно.
— Странно, нормальных землян как раз таки учат постоять за себя.
— Так то ж нормальных землян. А мне против отца руки распускать — нет! Вдруг зашибу насмерть? Что делать? Ты бы видел, как он вел себя в лаборатории в прошлый раз. Ты бы знал, как Феликсу было стыдно за него. Бионики сказали: «Хватит! Еще раз убьется, ты его сюда не тащи. Лучше закопай, как положено, и воткни осиновый кол». Но Ксарес запретил закапывать. У него на этот счет своя этика. Короче, паршивая может получиться ситуация, безвыходная… Когда отец захотел вернуться на Землю, его не пустили; когда отец захотел вернуться в Акрус, его опять не пустили; потом он сбежал в заповедник, обосновался там и запретил пересекать границу всем, особенно Феликсу.
— А ты?
— Я то здесь, то там… Не могу же я его бросить.
— С тех пор он больше тебя не бил?
— Как же… если бы! Я привык. Ему это для нервов полезно, а мне — вместо массажа. Главное, чтоб Феликс не знал. Они такие разные…
Альба на момент представил себе душераздирающую сцену побоища между Феликсом, олицетворявшим собой до сих пор одно сплошное спокойствие, и неизвестным ему монстром, засевшим в горах. На душе у него похолодело, а в голове образовалась полная каша. Голл Гренс на время замолчал, будто почувствовал, что его подопечному землянину понадобится время, чтобы справиться с новыми впечатлениями. Но дорога была долгой, тропа пошла на подъем, и с каждым шагом Альбе приходилось сильнее упираться в землю скользкими подошвами ботинок.
— Отец усыновил меня в 12 лет, по вашему земному календарю — больше двадцати лет тому назад.
— Я думал, мы ровесники, — удивился Альба.
— А мы ровесники. До 40 лет у акрусиан мальчишеский возраст. По крайней мере, так считает отец. Он был моим учителем в школе и еще в то время в Акрусе наделал скандалов. Представь себе, он заставлял своих учеников приходить к нему лично, рассаживал нас вокруг и рассказывал часами. Он терпеть не мог программ на мозговых стимуляторах и всегда говорил: «Только глядя в глаза, можно чему-то научить». Коллеги считали его ненормальным, а нам нравилось, хоть мы и отставали по времени, рисковали остаться недоучками. Я был самым бестолковым, самым младшим и самым худым учеником в этом классе. Сначала он меня жалел и подкармливал. Потом забрал к себе.
— Что он тебе преподавал?
— Генезис ранних акрусианских цивилизаций.
— Ты уверен, что он землянин?
Голли усмехнулся.
— Ты не видел моего отца. Тебе Феликс рассказывал что-нибудь о гуминомах?
— Нет.
— А свою историю в Ареале?
— Нет.
— Так что ж вы, молчали всю дорогу?
— Нет. Изучали его компьютер, но я не научился.
— Зря. Без этих, как ты выражаешься, компьютеров здесь, как на Земле без кислорода. Так и будешь всю жизнь сидеть в противогазе.
— Он сказал, что нормальным способом меня не научишь. Надо разбираться, что у меня с головой… будто бы это дурная наследственность от отца, которому он много чем обязан, поэтому постарается мне помочь. Я и сам знаю, что это от отца… Но чем Феликс ему обязан, не знаю.
Голли ничего не ответил, и Альба, выждав время, перешел в лобовую атаку.
— Мне никто никогда ничего не рассказывал о моем настоящем отце. Прожив 18 лет, я впервые встретил человека, который признался в том, что был знаком с ним. Ты второй, и тоже молчишь…
— Я видел его мельком один раз, — ответил Голл, — в Акрусе, когда Феликс из-за меня слетел с вышки и поломал себе кости. Твой отец кричал ему: «Либо крылья, либо мозги, — что-то надо иметь, прежде чем лазать так высоко». И то я сам не слышал, но Суф потом любил вспоминать… Мой отец тоже видел его мельком. Тебе надо расспрашивать Феликса или Суфа, кроме них, тебе никто о нем не расскажет. Я могу сказать только, что ты совершенно на него не похож… да ты и не можешь быть похож на него.
— Почему? Он не был человеком?
— Я этого не говорил…
— Я так и знал.
— Что ты знал? — возмутился Голли. — Что ты вообще можешь знать, покуда я не проболтаюсь? Ты думаешь, я такой болтун? Феликс сам просил вводить тебя в курс дела, только постепенно.
— Кем был мой отец? Я так и не понял…
— Спрашивай Суфа. Он единственный любит рассуждать на эту тему.
Альба задумался.
— По-моему, про Суфа я уже что-то слышал…
— Ничего удивительного. Во всем ЦИФе только и разговоров, что про Суфа. Он здесь единственный приличный навигатор, который не отказывается от авантюр. Его бы в первую очередь стоило расспросить про Латина. Он такой же болтун, как и я, Феликса ни капли не боится, и ему на всех нас наплевать.
— Он тоже акрусианин?
— Ботриш. Селекционное поколение Коруна, почти оптимал.
— Это мне ни о чем не говорит.
— Если б ты не упрямился и освоил компьютеры Феликса, тебе бы стало проще жить. Я бывал в Коруне и вот что должен сказать: никогда не связывайся с ботришами. Они хитры, упрямы и все как один ворюги — это у них в крови, от этого они особенно сообразительны и нахальны, будто цивилизация их не коснулась. Но Суф — совершенно другое дело. Честнейший, порядочнейший, бескорыстнейший гуманоид. К тому же он мой учитель, и я люблю его не меньше, чем Феликса и отца. — После такой тирады Голли притормозил и задумался, все ли лестные эпитеты он употребил на описание Суфа? Может, некоторые все же стоило приберечь на случай, если Альбе действительно придется с ним познакомиться. — Вот еще, — вспомнил он, — пока не забыл. Суф понимает по-русски… так уж вышло. Хотя говорит с каждым годом все хуже, но ты его не провоцируй. У нас на это дело табу. Любой другой язык подойдет, только не русский.
— Почему? — удивился Альба.
— Он сквернословит, — с сожалением произнес Голл. — Это свойство в нем неистребимо. Знает-то всего штук пять бранных слов, но такие кренделя заворачивает, что Феликс и тот краснеет. А я понятия не имею, как это интерпретировать.
— Я тебе все интерпретирую, если расскажешь про отца.
— Ну нет! Пусть Феликс сам расскажет. Или Баю, или Ксарес…
— Ксарес не захотел даже поздороваться со мной.
— Ты же обозвал его «мама дорогая».
— Ой, да… — спохватился Альба, — но он не мог это слышать.