Фантастические тетради
Шрифт:
«Маме сказали, что в меня вселился бес. Она отвела меня к пастору и тот старался беса изгнать, пока не почувствовал, что скорее из него самого святой дух выйдет… Потом мы отправились к целителю. Целитель говорит: «Ба! Как интересно! Мальчик существует одновременно в нескольких параллельных мирах!» Мама говорит: «Было бы хорошо, если б он научился отличать один параллельный мир от другого». Одни говорят, что это надо развивать, другие говорят, что это надо лечить. Третьи говорят: «Оставьте его в покое, не то хуже будет».
— Ты сейчас в каком параллельном мире? — интересовался Матлин, когда чувствовал полное отсутствие своего собеседника.
— В твоем, — отвечал Альба.
— Что
— Ничего. Ждали.
— Мне тоже надо будет ждать?
— Не бойся. Ничего не случится, — уверял Альба и снова прятался в темной лаборатории. Матлин жалел, что не пообщался с доктором Татарским. «Все равно придется начинать с ноля, — думал он, — анамнез ситуации не прояснит. ЦИФовские биоинженеры и те вряд ли возьмутся анализировать психику Альбы, особенно если будут в курсе его наследственных обстоятельств». И верно, скорее они не поверят и возьмутся за психику Матлина, которого уже исследовали миллион раз, однако здоровее его психика от этого не становилась.
До парка ЦИФа оставались считанные часы, а Матлин так и не придумал достойного оправдания своему поступку. Если бы этот мальчишка категорически заявил ему «Нет!», проявил хотя бы малейшие признаки тревоги. Матлин убрался бы в свой Ареал, если не с чувством исполненного долга, то хотя бы с чистой совестью. Но Альба последовал за ним вполне осознанно. Разве что с некоторой обреченной покорностью перед обстоятельствами, которых сам опасался не меньше, чем Матлин, но объяснить не мог. Матлин снова и снова прослушивал наспех сделанные записи, пока его пациент мирно дремал на лабораторной этажерке: «Мама во всем обвинила себя. Ей кто-то сказал, что, если с раннего детства не заниматься ребенком, вырастет обезьяна. У нее не было времени, к счастью… Я слишком долго учился ходить и разговаривать. Но, знаешь, как… сначала я ничего не понимал. Потом никто не понимал меня. Бабушка махнула рукой, сказала: «От Наташки все равно ничего путного не получится». Знаешь, я рисовать-то начал только потому, что не мог научиться писать… Моментально теряю внимание, и выходят одни каракули наподобие японских иероглифов. Мой дядька Олег всегда был уверен, что я над ними издеваюсь. Он просто не видел меня в раннем детстве. Бабушка говорит, что зрелище было не для слабаков: «Игрушки тебя не интересовали, книжки ты терпеть не мог, плакал, когда тебя брали на руки…»
Матлин, анализируя услышанное, запутывался еще больше. Либо малыш Альберт издевался над ним в особо извращенной форме, либо он научился фантазировать так искусно, что сбивал с толку даже самые чувствительные детекторы фальши компьютера. Но Альба больше походил на ласкового пугливого щенка, чем на злодея. А из его фантазий, по убеждению Матлина, даже из самых изощренных, рано или поздно здравый смысл непременно будет извлечен. Иначе к чему вся эта авантюра?
«…Я и сам понимаю, что глупо совать нос в чужой бумажник. Да я никогда этого не делал. Оказывается, Шурка только собирался съездить в Брест. Билет купил и передумал. Но я-то точно помню, что мы с тетей Леной провожали его на вокзал». «К вопросу о существовании параллельных миров, — отмечал про себя Матлин и все равно ничего не понимал, — либо он действительно «псих», либо я свихнусь сам. Интересно разворачиваются события: чтоб изучать мадистоаномалии фактур, приходится начинать с медицины».
«…еще, еще, совсем забыл, я в темноте вижу так же, как при свете, и иногда во сне хожу по палате…»
— Ты смог бы пролежать здесь всю жизнь?
— Я? — переспросил Альба, потирая опухшие ото сна веки. — Можно попробовать. Почему бы нет?
— А я собрался тебя обрадовать. Мы уже прибыли.
Альба пощупал свой манжет на левой руке.
— Должна появиться белая полоса? — спросил он.
— Верно.
— Я должен одеть протектор?
Матлин включил павильонный приемник лифта и подошел к Альбе:
— Если собираешься выйти в технопарк, действительно нужен протектор. Я же предлагаю сэкономить время. Тем более нас давно ждут.
Но Альба все же увлекся «картинками» на манжете, который реагировал на прибытие гораздо ярче и активнее, чем он сам. Так увлекся, что не обратил внимания на фиолетовое кольцо, вырвавшееся из пола и вонзившееся в купол пилотского отсека, заключив путешественников в световой цилиндр. Когда стены цилиндра потемнели, Матлин подтолкнул Альбу вперед:
— Выходи. Я должен погасить приемник.
Альба шагнул сквозь растворяющуюся стенку лифта, как в клетку с пантерой, и очень удивился. Перед ним был не новый отсек корабля, не технопарк, даже не разверзнувшиеся глубины открытого космоса, а обычная гостиная загородного особняка. За окном зеленела та же весна, с которой он трогательно распростился на Земле, и то же яркое солнце чертило на полу темные полосы оконной рамы с той лишь разницей, что без решеток.
— Ну, как? — спросил Феликс. — Нравится?
Альба растерянно пожал плечами и огляделся. Именно так, как должен был оглядеться человек, подозревая, что его хорошенько надули. Во всяком случае, эта жилплощадь должна была показаться ему просторнее, чем та, в которой он провел последние две недели. И теперь, стоя посреди комнаты, он будто снова пытался искать себе убежище, но панически его не находил.
— Подойди к окну.
Альба указал на окно пальцем:
— К этому?
— Разумеется.
«Да что с ним? — думал Матлин. — Он ведет себя так, будто с младенчества адаптировался к рискованным зонам и нажил себе иллюзию безразмерного времени, чтобы взвешивать и обдумывать каждый безобидный шаг». Он пытался понять, что же там, внизу, можно так долго и скрупулезно рассматривать из окна второго этажа, если, уезжая, он не оставил там ровным счетом ничего привлекательного.
— Мама дорогая… — прошептал Альба, и для Феликса ситуация начала проясняться. — Один из них натуральный гуманоид, а другой — что-то странное.
— Гуманоида зовут Ксарес, — улыбнулся Матлин, — и он прекрасно говорит по-русски.
— А этот… белобрысый араб?
— Спускайся вниз. Будем знакомиться.
Альба нерешительно направился к лестнице и у самой двери парадной подождал Феликса, чтобы предоставить ему возможность выйти первым.
— Феликс! — воскликнул «белобрысый араб» и кинулся ему навстречу. — Я думал ты не вернешься!
Они обнялись, будто не виделись миллион лет, а Альба, на всякий случай, отступил назад, чтобы дать больше простора трогательному излиянию чувств. И отступал до тех пор, пока не наткнулся на дверь, которая предательски лязгнула. От этого вся компания переключила свое внимание на его персону — причину всех непредвиденных задержек и томительных ожиданий.
— Альберт Белозерский, — представил его Феликс.
— Голл Гренс, — ответил «араб» и подошел к Альбе, чтобы пожать ему руку. — Как доехали? Вот это да… Не скучали по дороге? Выспались, наверно, на год вперед? Как там Земля?… Как Москва? Как жизнь вообще… Не слишком-то вы торопились обратно. Я уже начал беспокоиться. Феликс, он у тебя разговаривать умеет?
— Если ты замолчишь на минутку, — ответил Феликс, — может быть, он успеет вставить слово.
Но Альберт никуда не торопился.