Фантастические тетради

Ванка Ирина

— Но Папа Ло прочел эту фразу с тесьмы.

— Я знаю анголейскую грамоту. Ничего похожего. Ты уверен, что Папа Ло это прочел?

— Я что, по-твоему, призрак?

— Успокойся, Саим, я только хотел сказать, что мало текста на этом странном языке. Не могу расшифровать запись.

— Попроси Аладона прочесать восточный склон. Скажи, что я его прошу… Пожалуйста.

— Он и так провел под водой ночь. В следующий раз точно от нас сбежит. А мы, как только снимемся с вершины, считай, потеряли ее.

— Ладно, — вмешался Бароль, — это моя вина. Я должен был понять, что это не пули.

— Хоть одну похожую букву найди, Махол.

— Не буквы это, не буквы. Не карты, не картины — здесь

особый прием письма. Сколько живу, не встречал похожего…

Едва Махол поднялся к выходу, как кисточка с мазью снова пошла бродить по кровавым волдырям Саима.

— Не отпускай Аладона, — просил Саим, как вдруг его осенило, словно мачтой стукнуло по голове. — Книга!

— Какая еще книга? — удивился Бароль.

Саим подпрыгнул, стукнувшись макушкой о низкий потолок.

— Разве я ничего не говорил тебе про книгу? Она должна была лежать в лодке.

— Не знаю. В лодке не осталось ничего, кроме рыбьих костей.

Саим спихнул его с матраса.

— Скорее. Найди Аладона. Иди же…

Удивленный Бароль опустил кисточку в банку.

— Ты уверен, что книга была?

— Я уже ни в чем не уверен, только имей в виду, если я действительно вернулся из Папалонии без книги — значит, Янца права, меня накрыло обвалом.

— Это мы сейчас выясним. — Бароль решительным шагом направился к коридору выруба, где в котелке все еще мерцали оранжевым светом остатки навозного брикета. А Саим, оставшись наедине со своей спутанной памятью, старался вспомнить, было ли что-нибудь, кроме книги? Все, что случилось с ним после слепоты, мало отличалось от фантазий. Все, начиная с библиотеки и кончая комнатой под палубой прики. И если Янца уверена в том, что оставила его в Папалонии, — у него не было веских причин сомневаться в ее словах.

— Ах, книга, — с трудом вспомнил Аладон, — так бы и сказал. — Он вынул из-под задницы тяжелый кожаный предмет, который служил ему табуретом, и, недовольный, уселся на камень. Эта, что ли?

— Было что-то еще?

— Как можно…

— Учти, узнаю, что обманул, — со дна океана вытащу.

Вслед за Баролем к трюму примчался Логан.

— Как ты, мой мальчик? — склонился богомол над изголовьем племянника.

Саим обнял драгоценный трофей и успокоился, вдохнув знакомый запах переплета.

— Не называй меня мальчиком. Как угодно назови, например, вернувшимся с того света… — он еще раз бережно провел пальцем по давленному заголовку и развернул его в сторону Бароля. — Читай, — попросил он, но почувствовав, что пауза затянулась, чуть не впал в истерику. — Давай же, прочти, это анголейская грамота, ну пожалуйста…

— «Теория и философия небесных течений, — прочел Бароль, — одиозные проекты тепловых парусов, не нашедшие практических применений в навигации».

— Чтоб мне подохнуть… — выругался Саим и добавил к этому пару богооскорбительных выражений, от которых дядька Логан покрылся розовыми пятнами. — Если б ты знал, какой у меня был выбор. Так хотел сделать тебе подарок.

Бароль взял на колени обруганную книгу, открыл наугад и увидел то, от чего волосы на его голове чуть не встали дыбом в полную длину. На развороте страниц яркими красками в тонких штрихах был нарисован галеон «Земля» с парусом, развернутым на два полушария, на котором он не только узнал знакомые имена: «Иврона», «Априка», «Астрелия»… но и разглядел мельчайшие изгибы линий диковинных материков, с реками, озерами и холмами, которые повыше самых высоких ингурейских скал. Он знал это давным-давно. Он был уверен, что в этой «Земле» все так же, как здесь, только верблюды маленькие, а горы большие; небо высокое и неглубокие океаны…

— Что здесь? — вытянул шею Логан, но Бароль успел захлопнуть страницы. В проеме двери обозначились беззубая улыбка Махола и задумчивая физиономия Гарфизиуса.

— Вон от сюда! Все прочь! — вытолкав за дверь любопытного Логана и заперевшись на засов, Бароль вернулся к книге, но прежнюю страницу открыть не удалось. Он принялся искать ее в каллиграфической неразберихе чертежей и расчетов.

— Махол был прав. На тесьме не анголейская писанина.

— А чья же?

— Вспомни еще раз эту фразу.

— «Мы, искавшие гармонию совершенства…» — сказал Саим, — хоть, впрочем, я не уверен… А что, философские течения небесных парусов нам могут как-нибудь пригодиться?

УЧЕБНИК. ОСНОВЫ ФАКТУРОЛОГИИ. Предельные цивилизации

В этой главе, последнем фрагменте «фактурологии», мне меньше всего хотелось бы увлекаться логическими расчетами; несмотря на то, что описание предельных цивилизаций сплошь должно состоять из схем и диаграмм с минимумом пояснений. Как можно без математических конвульсий принять факт, что старость не имеет перспективы? Что старость цивилизации, как старость человека, не оставляет после себя ничего, кроме иллюзии… Благодарные потомки — наследники мудрости, — о, если б это в действительности было так! Просто в троллейбусе освободилось место, просто кто-то намерен его занять, просто все мы едем по одному маршруту, а выходя, предлагаем новому пассажиру свой пробитый талон и знать не хотим о том, что поступаем нечестно.

Понятие «предельные цивилизации» берет свое начало от двух истоков: один — орканейтралы; другой — беспрецедентный эксперимент, описанный ранее в «фактурологической версии мадисты». Орканейтралы — как факт; эксперимент — как бесспорное его доказательство. Стихийные сообщества автосенсориков Ареала иногда называют «откатом цивилизации», — это имеет свою социальную подоплеку. Существа, прошедшие все доступные уровни мутации, имеющие колоссальную защиту мозга, вплоть до высших, мадистогенных уровней допуска в навигации, внезапно отходят от дел. Причина совсем не в том, что техника перестает подчиняться, пропадает элементарное желание деятельности и возникает желание паразитировать, как первая переходная стадия к полному орканейтралитету. В Языке Ареала есть специальный термин «пассивный теоретик» — существо, которое имеет неуемную страсть растекаться мыслью по древу, вместо того чтобы забивать в древо гвозди. Почему я говорю о навигаторах высших уровней допуска, — потому что явление переходной стадии орканейтралитета в технопарках наблюдается лучше всего. Локальные сети парков часто обнаруживают информационные «опухоли» ненормальной природы: практикующий инженер элементарную операцию типа 1+2=3 введет в сеть без пояснений, но вдруг на фазе 1+, как нарыв, начинает разрастаться информационный шквал допусков, вероятностей, углов зрения и тому подобного. Оператор, убрав этот мусор из архива, непременно поинтересуется, не спятил ли какой-нибудь навигатор выше 8-го допуска? Как этот пассивный теоретик будет выглядеть на примере живого гуманоида — я не знаю. Скажу лишь, что переходная фаза не всегда заканчивается орканейтралитетом, частенько проходит как временное помутнение рассудка. Если не проходит, наступает следующая фаза — создание стихийных сообществ орканейтралов, с полной автономией относительно окружающего мира, состоящих порой из мало совместимых рас и биотипов (если таковой сохранился), с воплощением в естественные материальные субстанции, порой довольно уродливые, и тому подобные мрачные чудеса информационной маскировки под единую универсальную субстанцию, называемую «Ничто». Эти сообщества в фактурологии получили название «предельные цивилизации».