Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый
Шрифт:
Секрет тебе открою. Его даже моя старуха не знает. Одному тебе. Как-то ты мне сразу понравился. Секрет такой: если хочешь бежать с Острова, но боишься, что те консервные банки тебя обстреляют, то не бойся. Они уже давно никакой опасности не представляют. Честно тебе говорю.
У Бориса Арнольдовича так челюсть и отпала.
Пытаясь разжечь огонь с помощью допотопного кресала, Генпред Кузьмич до крови рассадил костяшки пальцев. Наверное, показавшаяся кровь и навела его на следующую мысль.
— Вот что, Борис. Дабы не возвращаться.
Вот как прозаически это случилось. Буднично. Без признаков даже минимальной торжественности. Стоило ли полдня добираться. Но в том и отличие подобного рода будничных свершений, что от них еще труднее отказаться, еще труднее их отсрочить, чем небудничные.
Тут пришла с лукошком Изаура Владиленовна, маленькая трогательная старушка, тоже замотанная в полиэтиленовый лоскут.
— Здравствуйте вам, — .сказала она по-деревенски, — вы, я слышала, у Нинели обосновались? И как она, бедненькая, одна со своими непоседами? Ничего, управляется?
— Трудно ей, конечно, но, по-моему, управляется. Соседи во всем помогают.
— Это хорошо, это хорошо, вы уж, мил человек, ее не обижайте, поддержите по мере возможности. Нинель — женщина очень душевная, я ее еще вот с таких пор знаю…
— Ну ладно, ты же видишь, какой он… Ни хвоста, ни шерсти. Что ему твоя Нинель, — прервал Генпред Кузьмич жену, — ставь-ка лучше суп, не корми соловья баснями.
Огонь допотопным приспособлением он все-таки разжег и был, судя по всему, чрезвычайно собой доволен. Старушка захлопотала возле огня, опалила птичек, предварительно, конечно, оторвав им головки, выпотрошила, опустила желтоватые тушки в глиняную посудину. Потом принялась за свои корешки, которые напоминали мелкую морковь, только цвет имели сиреневый.
Скоро мясной дух наполнил пещеру. Однако, против ожидания, он ничуть не взволновал Бориса Арнольдовича, только мелькнула самопроизвольная мысль: «Надо же, такие маленькие птички, а пахнут как хороший петух».
Пока готовилась еда, разговаривали о незначительном, о том, о чем говорят малознакомые люди, когда молчать неловко, а общих интересов не находится. Поговорили про урожай на пастбищах, о периоде дождей, который уже не за горами. Борис Арнольдович похвалил культурную жизнь, которую ему посчастливилось увидеть на Острове, а в некоторых мероприятиях и поучаствовать лично. Заикнулся было про Полинезия Ползучего и Фанатею. Но Генеральный жестом его остановил, дал понять, что этой темы лучше не касаться.
Тут, к счастью, сварился суп, и генеральша захлопотала со своими уродливыми самодельными мисочками и ложками достала какой-то кувшинчик, содержимое которого оказалось самой банальной бражкой, гораздо более крепкой, чем та, у Порфирия Абдрахмановича.
— Употребляете? — осведомилась Изаура Владиленовна будничным голосом.
— Точнее сказать, употреблял, — несколько напряженно рассмеялся Борис Арнольдович, — но умеренно. По праздникам. Коньячок, шампанское… Кагор.
— Наше называется «Барабас», не коньяк, конечно, но нам нравится. И мы не только по праздникам. Чаще. Когда захотим, тогда и употребляем. Моя Владиленовна мастерица по части кулинарии и прочего. За что и люблю до сих пор. Хо-хо!
Опять в пещере установилась непринужденная обстановка. Обстановка предвкушения приятных дел.
— Любим мы с бабушкой грешным делом причаститься! — разглагольствовал Генпред Кузьмич. — А то от скуки помереть можно, верно, баушка?
— Верно-верно, дедушка, но зачем же ты меня перед парнем позоришь? Мало ли что мы с тобой тут иногда любим. Однако давайте и впрямь причастимся, что ли. А то суп стынет.
И они выпили просто так, ни за что. Откуда было знать старикам, что в иных мирах употребление спиртного принято сопровождать специальных словоговорением?
В это время в пещеру всунулась огромная рыжая башка. Башка с любопытством уставилась на обедающих людей и сказала: «Мр-р-р…» Вполне, как определил Борис Арнольдович, миролюбиво.
— Я вот тебе дам «Мр-р-р», — недружелюбно ответила бабушка Владиленовна и, не целясь, кинула в зверя пылающую головешку.
Зверь как-то жалобно ойкнул и убрал голову. Послышался треск кустов.
Еще раз выпили бражки.
— «Называют меня некрасива-а-ю-у!..» — затянула было Изаура Владиленовна, но сразу смолкла, чего-то застеснявшись.
— Откуда вы знаете эту песню? — до глубины души поразился Борис Арнольдович.
— Так вот она, на стенке. Уже не знаю, сколько веков как высечена.
Борис Арнольдович пригляделся — действительно, среди настенных росписей был и этот диковинный текст. Никогда бы не поверил, что придется встретить в столь экзотическом месте.
— Сморило меня что-то, — объявила вдруг генеральша, широко зевая и крестя рот, — пойду прилягу. А вы сидите. Посуду потом в кучку сложите, я помою.
И она удалилась. Но сразу не заснула, а еще некоторое время ворочалась да что-то бормотала. Когда же угомонилась совсем, то стала похрапывать с присвистом, будто чайник на плите.
Борис Арнольдович хотел потихоньку встать и уйти, потому что стал клевать носом и Генпред Кузьмич, да и самого Бориса Арнольдовича стала одолевать сытая сонливость, но тут старик зашевелился.
— Ну что, разговелся, Бориска? Вот и славно. Может, больше-то и не придется скоромного отведать. Ежели на Острове навсегда останешься. Чего здесь видел, чего ел-пил — особо про то не болтай. Хотя в рамках комментария к одиннадцатой, а все одно… Зависть, она… Впрочем, об этом я уже говорил.
— Да ладно, небось не маленький! — заверил Борис Арнольдович, с облегчением думая, что аудиенция кончается так, как и надлежит кончаться аудиенции нижестоящего с вышестоящим, и не надо уходить потихоньку.