Фантастика 1972
Шрифт:
– Горпрокуратура, следователь Коломиец слушает.
– О, славно, что я вас застал! Это Хвощ беспокоит. Я вот о чем: когда мы можем забрать тела Александра Александровича и Евгения Петровича? Их ведь надо обрядить. Меня, понимаете ли, председателем по похоронам поставили.
– Так уже можно забирать, родных и организации должны известить об этом.
– Не известили меня. Значит, можно? Ясно. Ну а… - ученый секретарь замялся на секунду, - обнаружили что-нибудь?
– Нет, ничего, - сухо ответил Коломиец.
– Я ведь, поймите, не по-обывательски этим интересуюсь. Здесь у нас такие разговоры уже пошли, слухи Надо бы общественность проинформировать, успокоить.
– Проинформируете, что нет оснований
– Вы из дому звоните?
– Нет, я еще в институте.
Институт теоретических проблем - серый бетонно-алюминиевый модерн, позолоченный слева лучами заходящего солнца, - находился в центре города, на площади Героев Заполярья. В вестибюле Стась увидел два траурных плаката с портретами Тураева (побольше) и Загурского (поменьше). Хвоща он нашел на втором этаже, в кабинете с табличкой - серебро на малиновом фоне - “Ученый секретарь”. Теперь Степан Степанович выглядел похудевшим и еще более озабоченным; на левом рукаве того же полотняного костюма - траурная повязка.
На столе перед ним стояла пишущая машинка, и он бойко выстукивал на ней текст.
– Некролог на Евгения Петровича, - пояснил он.
– Еще визировать нужно будет, он ведь и в центральные газеты пойдет. Уф-ф!… Садитесь, пожалуйста!
– Он указал на стул, отодвинул машинку.
– Вы не можете представить, что у нас сейчас делается, сплошная драма! Восемь сотрудников отправили домой с сердечными приступами, из них у троих сердце раньше никогда не болело… так подействовало. Женщины плачут, во всем полная бестолковость и апатия. Директор и его заместитель - один за другим, это ж надо!… Ох, простите, я отвлекся, о чем вы хотели побеседовать со мной?
– Да все о них же. Прежде всего, Степан Степанович, нельзя ли познакомиться с личными делами Тураева и Загурского?
– Можно, конечно, но сейчас в отделе кадров уже никого нет. Это вы завтра подъедете или пришлете кого-нибудь.
– Так… А кто еще, кроме них, был причастен к разработке проблемы времени?
– Проблема времени… - Хвощ потрогал пальцами щеку, задумчиво посмотрел на него.
– Если иметь в виду тот аспект, что придал ей Александр Александрович: сведение пространства-времени к четырехмерному геометрическому пространству… Вы именно эту их тему имеете в виду? (Стась кивнул.)…То только они двое и занимались. Первая стадия самого что ни на есть глубинного поиска, техническим исполнителям в ней делать нечего. Если говорить еще более точно, то занимался этим, вел тему сам Тураев. Мыслью никто за покойным Александром Александровичем угнаться не мог, это все мы сознаем и об этом ныне горюем… Вез академика Тураева-младшего наш институт превращается в заурядное академическое заведение, и, боюсь, ему грозит скорый закат, - он вздохнул.
– Вот увидите, люди теперь начнут уходить.
– А если бы жив был Загурский, институту не грозил бы закат?
– поинтересовался Стась; его покоробило, что Хвощ молчаЛИвО оттесняет симпатичного ему Евгения Петровича на задний план.
Ученый секретарь поиграл бровями, дернул правым, затем левым углом рта - и ничего не сказал.
– Нет, а все-таки, - настаивал Коломиец.
– Ведь, насколько я понимаю, они были равноправными соавторами, один без другого не обходился…
– “Насколько вы понимаете”, - со сдержанным ядом произнес Хвощ, - “равноправными соавторами”!… Равноправными - да, но не равновозможными. Между тем не права, а именно возможности человека к творчеству определяют его реальную роль в науке и реальный вклад!
– Степана Степановича прорвало.
– Александр Александрович был талант, может, даже гений… хотя о таких уровнях интеллекта я судить не берусь. Ученые старших поколений, знавшие его студентом, называли его - знаете как?
– одаренный лентяй. Он таким и был, он и сам говорил,
“Все как есть. Вот и знаю теперь обойденного Загурским соперника. Ну и что? Загурский теснил Хвоща, да и не только его, видимо; обойденные недоброжедате льствовали, интриговали… Но ведь не до убийства же, в самомто деле! Нет, не то”.
– А за границей занимаются этой проблемой?
– сменил Стась направление беседы.
– Где, кто именно?
– Конечно. Но “где, кто именно” - это даже трудно определить. Понимаете ли, вопрос: что есть время, какой объективный смысл имеет наше существование во времени, - он вечен, как… как само время. Был такой Августин, раннехристианский философ, канонизированный потом в святые…
(“Как меняется человек!” - поразился в душе Коломиец.
– Степан Степанович, а вы сами знакомы с проблемой, которую разрабатывали Тураев и Загурский?
– Да… постольку, поскольку они не делали из нее тайны, выступали с предварительными сообщениями на ученом совете.
– Буду говорить откровенно, меня к вам привели вот эти заметки Загурского и Тураева… - Коломиец раскрыл портфель, выложил листки.
– Я, понятно, не утверждаю, что эти бумаги причастны, скорее всего дело объясняется естественными причинами, но… во всяком случае, это единственная информационно-вещественная, что ли, ниточка между двумя событиями - кончинами… странными и в то же время похожими… - Стась и сам чувствовал, что говорит ужасно путано и неубедительно; закончил он совсем беспомощно: - Понимаете, я просто не имею права не расследовать… эту связь.
– Какую связь, в чем она?
– Хвощ слушал невнимательно, просматривая листки.
– Не знаю, может, я и ошибаюсь, домысливаю… Здесь у меня, как у того же Августина… Вот и выскажите свое мнение о содержании этих заметок. Надо же както закруглиться нам с этим делом… (“И зачем только мы в него влезли?” - чуть не добавил Стась.) - Можно. Это можно… - рассеянно проговорил ученый секретарь. Он отложил в сторону тезисы, найденные у Загурского.
– С этим я знаком, в прошлую пятницу Евгений Петрович излагал на ученом совете. А вот последние записи Александра Александровича, они… - Он снова забегал глазами по строчкам.
– Гм, черт!
– Встал, наклонился над листками, расставив ноги.
– Действительно… это же совсем новый поворот! Это проливает свет…
– На что проливает?
– напомнил о себе Стась.
– А?… - Хвощ поднял на него отсутствующий взгляд.
– Так вы хотите получить заключение? Я берусь. Завтра вас устроит?
– Вполне.
– Итак, завтра в конце дня позвоните. И большое спасибо, что вы принесли мне это. Огромное спасибо!
Стась простился и пошел от института к остановке троллейбуса по сизо-сумеречной площади. Его постепенно охватывало сомнение, тревожное сознание допущенной ошибки (“В чем?!” - недоумевал Стась), а затем и тоскливое предчувствие беды. В троллейбусе оно обострилось так, что в пору было завыть, как собаке о покойнике.
“Что такое?! Не следовало давать эти бумаги Хвощу? Почему?! Вернуть, забрать?…” Ночь Коломиец проспал неспокойно, а утром по дороге на работу, не утерпев, позвонил из автомата на квартиру Хвоща. Выслушав, что ему сказали, он повесил трубку мимо рычажка, вышел из будки и двинулся, бессмысленно глядя перед собой.
Окрестный пейзаж вдруг предстал пред ним негативом: черное небо, на фоне которого выступали белесые расплывчатые тени домов, машин и деревьев.
Степан Степанович Хвощ скончался этой ночью в три часа.