Фантастика 1987
Шрифт:
К девочкам обращается. Про мальчиков и не вспоминает.
Все смотрят на Стеллу, все мнутся, а Стелла не поднимает глаз, ей тоже не хочется стоять у доски с глупым видом, ловить наводящую подсказку.
И тут поднимает руку Маша, бело-розовая тихоня.
Выходит… и решает.
Математичка смотрит на нее с недоумением и подозрением. Про себя, наверное, думает, что не велик труд найти среди знакомых опытного математика. Дает Маше другую задачу.
Маша решает.
Третью - еще труднее.
Решает.
– Ну
Как улей перед вылетом матки, гудел наш класс на перемене, и всех перекрывал возмущенный голос Стеллы:
– Да, именно, не по-товарищески, хорошие люди так не поступят. “Я сама подготовлюсь, я себя покажу, а на класс наплевать”.
Ну и пускай. Мы ей неинтересны, а она неинтересна нам. Не будем с ней разговаривать. И ребята пусть не разговаривают. Слышите, мальчики? Буба, ты садись со мной, перебирайся сразу же, на следующий урок.
Сейчас-то, много лет спустя, вспоминая ту школьную трагедию, думаю, что не товарищеские чувства защищала принципиальная Стелла. То есть, конечно, она искренне возмущалась, но подсознательно-то отстаивала свое лидерство. Да, один раз ее превзошли, но случайно и только потому, что она-то хорошая, а соперница плохая. И подружки тут же поддержали ее, тем самым зачисляя себя в когорту хороших, неизмеримо превосходящих чужачку.
Да, нелегко вытравливается из сознания жажда превосходства.
Может быть, это была форма инстинктивного кокетства: “Смотрите, мальчики, какие мы хорошие!”
– И ребята пусть не разговаривают с ней,- распорядилась Стелла.
Так вот я не послушался. Спорить не стал, а Стеллу не поддержал. В ту пору я уважал людей с собственным мнением и сам старался иметь свое. Никто в классе не бродил по лесам с этюдником, а я бродил, мне это нравилось. Сверстники мои курили, чтобы показать свою взрослость и независимость, а я не курил, мне табачный дым казался невкусным. И не было у меня оснований обижаться на Машу-тихоню. Не хотела участвовать в матче, это ее дело.
Я сам не участвовал. У каждого свое мнение.
Но не могу ручаться, что я рассуждал бы так же, если бы Стелла не Бубу, а меня посадила на свою парту. Очень боюсь, что тогда я не был бы таким самостоятельным и принципиальным.
Но так или иначе, когда Маша спросила у Бубы, что задано на завтра, а Буба отвернулся, надув щеки, я подошел к недоуменно озиравшейся девочке и громко продиктовал ей параграфы.
Стелла пыталась назавтра сделать мне выговор. Я ее послал подальше со всей мальчишеской грубостью.
Даже удивительно, сколько я написал
А вот с Машей у нас пошла дружба с того самого дня, может быть, сначала и вынужденная с ее стороны, потому что другие девочки с ней не разговаривали недели две. Я консультировал мою “невыразительную”, иногда мы вместе делали задания, я чертил за нее, а она мне решала геометрию с тригонометрией. До дому я ее провожал, пешком. В угоду мне Маша не надевала авторолики.
И странное дело: все больше мне нравилась эта бывшая невыразительная. Так ласково она смотрела мне в глаза. Когда я чертил, она стояла сзади, я дыхание ее ощущал на затылке,- и осторожно кончиками пальцев приглаживала мои вихры. Вот и сейчас помню это нежное прикосновение. И она мне подарила первый поцелуй, сама поцеловала на крылечке. Несся я домой тогда одуревший, головой поматывал, в себя прийти не мог. И все губу пальцами ощупывал: тут поцеловала!
Как это получается? Полгода не замечал, и вдруг любовь?
Ненастоящая любовь!
Часто в жизни я слышал рассуждения о любви ненастоящей и настоящей, не знаю между ними четкой границы. Один добрый друг объяснял мне так: если девушка кажется тебе в мыслях красивее, чем наяву, значит, это не любовь, а воображение. Не знаю, не знаю. Мне Маша иной раз казалась некрасивой, бледной, болезненной, болезной, но тогда я испытывал еще больше нежности.
Такая хрупкая, такая слабенькая, так хочется ее приголубить, успокоить, на руки взять, к сердцу прижать.
– Ты очень добрый,- уверяла она.
Я возражал со всей мальчишеской суровостью. Доброта казалась мне недостаточно мужественной. Не добряк я, я крепкий, я снисходительно жалею заморышей, я им помогаю. Обязан помогать.
Так прошел год, класс предпоследний. Дело шло уже к выпуску, к выбору профессии. А я все чертил за Машу, а она за меня решала задачи. Но постепенно дошло до меня, что с детством этим пора кончать, попросил ее позаниматься со мной всерьез.
Маша почему-то смутилась:
– Но я совсем не умею объяснять, Гурик. Я чувствую, как надо решать, но не расскажу.
Между прочим, Гурик это тоже я. Вообще-то у меня серьезное имя, но девочкам обязательно надо одомашнить, тигра превратить в котеночка, Льва в Левушку.
– Маша, но как же понимать без объяснений? Я не умею думать печенкой.
– Хорошо, я поговорю с дядей.
– При чем тут дядя? Я не хочу репетитора, меня бы только направить. Если ты не хочешь, пойду на поклон к Дельфине.
– Видишь ли, дяде разрешили открыть специальную школу.