Фантастика 2006. Выпуск 2
Шрифт:
Доктор Волин, один из руководителей этой международной научной программы, прочитал мне целую лекцию, разъясняя, каким именно образом модифицировалось сознание пилотов-участников эксперимента:
— Как известно, — сказал он, — биохимическая или электрическая стимуляция некоторых участков головного мозга — гипоталамуса, ретикулярной формации, лимбической системы — позволяет вызывать у человека любые психические состояния. Это дает возможность управлять сознанием в весьма широком диапазоне: от одного крайнего состояния — гибернации, когда человек погружается в глубокий сон, сопровождаемый предельным замедлением всех физиологических процессов, до другого крайнего состояния — сверхмобильности, когда скорость умственных и двигательных реакций приближает человека к компьютеру или роботу интеллектного типа. Впрочем, крайности, как всегда, оказались излишними. Опыты, в которых участвовал Корнев, показали, что гибернация неудобна и даже опасна при внезапном возникновении экстремальных ситуаций, поскольку на выведение человека из сна требуется довольно длительное время. Ну а что касается сверхмобильности,
Волину не пришлось объяснять мне, что такое дисассоциация. Дело в том, что однажды я сам наблюдал, как выглядят люди, у которых прервана ассоциативная деятельность мозга. Несколько лет назад, когда я находился на лунной базе в кратере Архимед, туда поступило странное сообщение с базы Ландсберг, расположенной в Океане Бурь. Коллеги ставили нас в известность, что неподалеку от Архимеда в Море Дождей совершит вынужденную посадку орбитальный модуль ОРМ-403 с тремя космонавтами на борту. База Ландсберг предупреждала, что экипаж орбитера на вызовы по радио не отвечает, и связь поддерживается только с бортовой автоматикой. Нас просили как можно скорее доставить людей в комфортабельное помещение, но больше никаких мер до прибытия специалистов не предпринимать.
Всех, кто присутствовал при разговоре, это, конечно, озадачило. А главного врача базы Архимед, темпераментного Мерано, просто-таки возмутило.
— Алло, база Ландсберг! — закричал он в микрофон. — Мы правильно вас поняли? Медицинской помощи оказывать не надо?!
Нам показалось, что на другом конце радиорелейной линии возникло легкое замешательство. Потом был ответ:
— Люди в модуле здоровы.
— Но ведь у них — вынужденная посадка! — наступал Мерано, которому чудилось в странной просьбе недоверие к его компетенции. — Они не выходят на связь!
— Мы располагаем данными телеметрии. Экипаж модуля чувствует себя нормально.
— Почему тогда они не управляют полетом? Почему молчат?
— Проводится эксперимент по модификации психики, — кратко ответила база Ландсберг.
Вместе с другими любопытными я присутствовал при моменте, когда людей с орбитера доставили на базу Архимед. Я видел, как их медленно вели по коридору. Картина была неприятная и пугающая. Распухшие, отечные лица, слезящиеся бессмысленные глаза, распущенные мокрые губы… Казалось, эти люди — здоровые, сильные парни — либо совершенно пьяны, либо впали в слабоумие. На них были неряшливо расстегнутые, перепачканные едой комбинезоны, и у каждого из-за ворота свисала тонкая трубка, из которой в слабом поле тяготения Луны дымчато сеялись какие-то темные точки — будто клубилась мошкара. Когда кто-нибудь задевал эти точки, они лопались, и становилось ясно, что это кровь.
Я прислушался к тому, что говорил Мерано. Работа ему все-таки нашлась: в наушниках и с микрофонами на шее Мерано передавал базе Ландсберг:
— Давление и пульс в норме… Реакция зрачков отсутствует… Тонус мускулатуры снижен… В легочной артерии — катетер Свана-Ганца с термистором… Психическое состояние — дисассоциация с переходом в апраксию…
Прибывших поместили в госпитальный отсек. Через несколько часов за ними прилетела группа специалистов базы.
Ландсберг и забрала их с собой. Мерано освободился, и все, кто был не на вахте, обступили его. Выяснилось, что люди с модуля — добровольцы-испытатели, участвующие в экспериментах по управлению психикой космонавтов. В ходе полета у них была искусственно вызвана дисассоциация. Это состояние, как пояснил Мерано, занимает промежуточное положение между гибернацией и ясным сознанием — что-то вроде сна, в который бывают погружены лунатики. При дисассоциации наступает почти полное отключение человека от окружающих условий. Дисассоциированный мозг не связывает поступающие извне сигналы друг с другом, в результате чего они не складываются в угнетающе однообразный ритм — главный фактор скуки. При этом человек сохраняет способность совершать некоторые простые операции, Может, например, принимать пищу, выполнять несложные гигиенические процедуры. Теоретически такое состояние может длиться месяцами. В опыте с ОРМ-403, однако, дисассоциация почему-то превзошла ожидаемый уровень и вылилась в полный распад функций — апраксию. В этом состоянии человек еще может взять пищу в рот, но не знает, как ее проглотить.
Таковы издержки приобщения человека к той коварной враждебной природе, который простирается вне Земли. И как бы мы ни стремились, нам не избежать здесь самых разнообразных тупиков и ловушек, то и дело встающих на нашем пути. Мы не в силах предвидеть последствия своих действий, потому что в кривом зеркале неизведанного любые человеческие поступки могут быть искажены самым невероятным образом. Конечно, мы имеем право уповать на победу. Но наша обязанность состоит в том, чтобы быть готовыми к поражению. Мы должны ясно представлять себе, что мир, окружающий нас, не вникает в наши намерения. Поэтому заслужить его благосклонность, заранее застраховать себя от катастроф попросту невозможно. Мы одинаково рискуем, делая добро или зло. Мы можем добиваться и благородных, и низменных целей — мироздания
Некий человек, пересекая пустыню, утомился и решил отдохнуть. Он сел и начал есть хлеб с финиками. Но едва он проглотил первый финик и выбросил косточку, как земля задрожала, ударил гром и перед человеком возник ужасный демон. «Я убью тебя, — сказал он путнику, — потому что финиковая косточка попала в грудь моему сыну и он тотчас умер!».
Эта древняя восточная притча хорошо иллюстрирует тот известный факт, что мы далеко не всегда способны понимать действительное значение собственных поступков. Порой мы думаем, что просто выбрасываем финиковую косточку, а на самом деле совершаем преступление. Вполне заурядные, обыденные действия, речи и даже только помыслы могут пробуждать неумолимых демонов возмездия, которые внезапно являются и казнят нас по совершенно ничтожным, казалось бы, поводам. И это, наверное, справедливо. Ибо как иначе мы могли бы увидеть подлинный масштаб своих дел? Как могли бы познать истинное значение целей, которых наметили добиваться, и идей, которые решили исповедовать?
Все это в полной мере относится к истории Степана Корнева. Вывод, к которому пришла следственная комиссия, сводится к трем словам: «Корнева погубил синхроноз». Когда я попросил доктора Зимменталя прокомментировать это заключение, он сказал:
— Вам хочется понять, в чем заключалась причина катастрофы? Попробую объяснить. Вдумаемся: что такое мозг? Это аппарат быстрого и глубокого отображения внешней среды во внутренних структурах организма. Говоря популярно, мозг — это своего рода «троянский конь», с помощью которого внешняя среда проникает в самые сокровенные части живого существа и оттуда, принимая вид его собственных внутренних импульсов, направляет всю деятельность организма. Чем более развит мозг, тем более развит существующий на его основе интеллект. Но это одновременно означает усиление зависимости интеллекта от все более отдаленных — в пространстве и времени — событий в среде обитания. Порой это может привести к весьма драматичным и даже трагическим последствиям — как это, к сожалению, и произошло со Сте-том. Когда события прошлого ощущаются и переживаются столь же остро и отчетливо, как и события сиюминутные, когда прошлое присутствует в сознании человека наравне с настоящим, синхронно с ним — возникает болезненный психологический эффект, который Стет весьма точно назвал синхронозом. Это что касается отношений со временем. Но существует еще проблема пространства… Если исследования будут продолжены, то, полагаю, весьма скоро нам предстоит столкнуться с таким феноменом, как шизотопия — субъективным эффектом «расщепления места», когда человеку может казаться, что он в данный момент находится не в одном, а сразу в двух, трех, пяти и так далее местах.
Слова Зимменталя заставили меня взглянуть на проблему в ином, максимально широком масштабе. Не знаю, как насчет «шизотопии», но я уверен: уже то, что выпало на долю Стета, заставляет задуматься не только о конкретной научно-практической проблеме, но и о самых главных, кардинальных способах развития нашей цивилизации. В истории Корнева мне видится некий глобальный общефилософский подтекст, игнорировать который мы не имеем права. Смысл его удобнее всего, пожалуй, сформулировать в библейских категориях, взяв за основу историю Каина, изложенную в Книге Бытия. Перечитаем стих второй, который гласит: «И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец». То есть если Авель довольствовался очень мягким, почти незаметным вмешательством в природу мироздания, то Каин был радикальным преобразователем, революционером — он совершил нечто такое, что до него никто не делал: разрезал плугом грудь матери-земли, чтобы вырастить хлеб. И не потому ли Господь столь осторожно отнесся к достижениям Каина, не приняв от него даров? Ведь и впрямь от такого радикала всегда можно было ожидать чего угодно. И весьма скоро опасения Создателя наихудшим образом подтвердились: Каин убил Авеля. Но вот что интересно: обвинения Каину выдвигаются Господом не от самого себя, верховного судии, а от… земли: «И ныне проклят ты от земли… Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». Чем же обусловлено земное проклятие Каину? Видимо, тем, что земля, как говорит Господь, «отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей» и была этим осквернена.
Итак, вспоров плугом грудь земли и бросив в нее зерно, Каин стал героем-первопроходцем, основателем земледелия. Но, вскрыв ножом грудь Авеля и пролив на землю кровь, он оказался преступником. Точно так же мы, вторгаясь в неизведанное, не можем знать, какая участь нас ожидает. Окажемся мы героями или преступниками — это решаем не мы, а последующая история и живущие в ней потомки. Однако путь, который мы при этом можем использовать, всегда остается одним и тем же: чтобы двигаться вперед, нам не остается ничего другого, как постоянно нарушать каноны, переступать через запреты и преступать привычные нормы — словом, нести на себе каинову печать, которой изначально помечена наша цивилизация. Мы можем скорбеть, возмущаться и бунтовать, но нам никогда не преодолеть этот каинов комплекс, в силу которого и отдельные люди, и большие группы людей, называемые, допустим, социальными движениями, политическими партиями, научными и художественными школами, могут вдруг из героев стать преступниками, и наоборот — те, кто считался преступниками и предателями, могут быть оправданы и превратиться в героев.