"Фантастика 2023-127" Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Перед этим многомиллионным людским океаном, триста лет живущим фактически в подполье и не растерявшим ни своей веры, ни своих традиций, ни связей между единоверцами, собственная социал-демократическая партия Сосо выглядела игрушечной и несерьезной. Тогда первый раз мозг Сосо посетила шальная мысль: «Так вот она, готовая партия революционеров-подпольщиков – деловая, мобильная, столетиями скрепленная испытанными связями!»
Неожиданные открытия о религиозных корнях рабочего класса России Джугашвили решил оставить при себе. Во-первых, чтобы не быть осмеянным старшими товарищами как исследователь «опиума для народа», а во-вторых, как тайну, обладание которой может пригодиться самому. У него, как у настоящего революционера-подпольщика, обязательно должны быть свои козыри в рукаве, чтобы в нужное время ими воспользоваться.
Религиозные корни
Побывавший летом 1890 года на Донбассе Викентий Викентьевич Вересаев, будущий лауреат сталинской премии, застал среди местных шахтеров «уже целое поколение, выросшее на здешних рудниках… Эти рабочие и дают тон оседающим здесь пришлым элементам». Характерны фамилии этих пролетариев, приведенные Вересаевым: Черепанцовы, Кульшины, Дулины, Вобликовы, Ширяевы, Горловы и другие – среди них нет ни одной украинской. Джугашвили позже сам проверил и убедился – лишь 15 процентов украинцев были задействованы в крупной индустрии. В железной и каменноугольной промышленности Украины не менее 70 процентов всех рабочих прибыли из великорусских губерний. Такая тенденция сохранялась вплоть до революции. Похожее положение было и в других промышленных регионах.
Башкирские Златоустовский, Катавский, Юрюзанский заводы имели общероссийское значение. Однако основные кадры предприятий – опять те же три четверти – составляли русские, башкир насчитывалось всего около 14 процентов, татар – 5,5 процента, причем трудились они преимущественно на вспомогательных работах – заготовке дров, перевозке грузов. Даже на бакинских нефтяных промыслах к началу XX века национальный состав рабочих был наполовину представлен русскими.
Руководить можно только теми, чьи мотивы тебе известны, чьи запросы ты знаешь, чьи представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, разделяешь. Джугашвили, благодаря «волшебному сундучку Петро», теперь знал, каких ценностей придерживается и какие стереотипы имеют рабочий люд и купцы империи. А вот царское правительство и Священный Синод даже не догадывались о том, что за критическая масса накапливается на растущих предприятиях. И не только они! Профессиональные «ходоки в народ» и руководители Российской социал-демократической рабочей партии даже близко не представляли себе психологию и мотивацию рабочих и крестьян, за чьи права они так яростно боролись и к чьему бунтарскому духу так активно взывали. Впитанная с молоком матери враждебность русского пролетариата ко всему самодержавно-синодальному распространялась также на интеллигентов, из которых, собственно, и состояли обе фракции РСДРП. Именно на этой тонкой, почти невидимой струне разыграл свою комбинацию в борьбе за власть генеральный секретарь Сталин, объявив после революции «ленинский набор» рабочих и крестьян в партию. Он уже тогда точно знал, кто пополнит партийные ряды. Другие вожди революции об этом даже не догадывались.
Заложенная за воротник революционных аристократов бомба взорвалась в тридцатые годы, когда члены компартии постреволюционного призыва с одинаковым энтузиазмом громили и ненавистную никониан-скую церковь, и инородческую, интеллигентную «ленинскую гвардию». Религиозный реванш вчерашних староверов-беспоповцев совпал с поражением ставленников интернационального капитала – Троцкого, Зиновьева, Каменева, так и не понявших, чего хотят возглавляемые ими рабочие. А они желали видеть на соседних нарах как своих вековых религиозных врагов, так и нехристей, волокущих Русь-матушку на погибель в какую-то мировую революцию. Лейба не понял этого до самого ледоруба и был уверен, что его поражение было следствием исключительно хитроумных интриг И. В. Сталина.
Но все это – позже. А в 1903 году, начитавшись староверческих архивов, Сосо нетерпеливо ждал возвращения Петро, ежедневно забираясь на гору Киткай и подолгу всматриваясь вдаль, переваривая прочитанное и гадая, зачем этот суровый таежный житель вывалил на него всю эту информацию. Петро пришел затемно, долго шушукался в сенях с Марфой и вошел в горницу, когда молодой революционер готов был уже сам выпрыгнуть ему навстречу, и только природная гордость не позволяла ему это сделать. Сняв заячий треух, перекрестившись на красный угол, Петро присел на лавку и, смерив ссыльного долгим взглядом из-под мохнатых бровей, на правильном, литературном русском сказал, как выдохнул: «Поговорим?»
Джугашвили потом очень часто вспоминал этот
– Мы совершили много ошибок, – опустив голову и не глядя в глаза революционеру, тяжело выталкивал из себя слова Петро, – мы думали, что, закрывшись от мира, мы сохраним неизменной веру предков. Но город оказался сильнее нас. Он забирает нашу молодежь, и она уже не хочет, да и не может жить по-старому. Уходя из деревни, молодые или вообще не возвращаются, или возвращаются совсем другими… Им не нужны молитвы. Им нужен результат. Они хотят действовать и не желают быть изгоями… И я… И мы очень боимся, что их жаждой жить и служить воспользуются бесы, кои заполонили и царские покои, и церковные аналои и… и ряды революционеров…
– Петро…
– Подожди, не перебивай… И это не единственная проблема, – Петро встал, повернулся, нагнулся к куцему окошку и продолжил, уставившись взглядом в снежный окаем. – Если деревьев много – это называется лес. Нас – староверов – тоже много, но новый лес древлеправославной церкви на русской земле так и не вырос, – он тяжко вздохнул, – и уже не вырастет. Нас много, но мы каждый по себе. Каждое согласие сидит за своим забором, да еще и умудряются друг друга попрекать.
– Ну а я-то что могу, Петро? Я же вообще не ваш! – вскричал, не выдержав Джугашвили.
– Так это же и хорошо! – хлопнул по плечу революционера своей лапой охотник. – Ты и не должен быть наш! Если бы ты был наш, никакого разговора с другими согласиями не получилось бы! А так… – он схватил Сосо своими огромными, суковатыми ручищами и впился в глаза взглядом, полным отчаяния и надежды, – ты можешь быть той каплей ртути, вокруг которой соберутся все изгнанники, если дашь надежду на равенство и свободу… на настоящее равенство – без новых господ и настоящую свободу – без новой греческой ереси, то все наши за тобой пойдут – и еще верующие, и уже отрекшиеся. Однако ж и свобода, и равенство – они не сами по себе нужны, а чтобы возвратить всем желающим возможность служения Отечеству, надежду на очищение его от власти иноземцев, которые, как коршуны, уже слетелись и ждут, что Русь окончательно ослабнет, чтобы пить ее кровь и давиться кусками ее тела.
– Петро, а ты точно охотник? – не отрываясь, глядя на старовера, спросил революционер.
Петро тяжело осел на скамейку, обмяк, вздохнул и уже другим, грудным басом прогудел из-под низко склоненной головы:
– Однодворцы мы… Пращуры мои еще Годунову присягали… По послушанию учился в Томском университете на кафедре у Сергея Ивановича Коржинского [155] . Ну а остальное тебе знать не след…
Удивительно, но первое, о чем он вспомнил в Ливадии, это то, что увидел и услышал в ссылке Иркутской губернии, откуда сбежал с крепкими документами служащего полиции. Бумаги выхлопотал Петро, снабдив его, кроме всего прочего, письмами для своих людей. Благодаря этой заботе Джугашвили свободно добрался до Тифлиса и легко затерялся среди горожан.
155
Коржинский Сергей Иванович – русский генетик-эволюционист, один из основоположников фитоценологии. Ввел понятие «раса» растений, обосновал мутационную теорию («теория гетерогенезиса»), противопоставив ее дарвинизму.
В новом для себя мире император долго и скрупулезно прикидывал, каким образом можно опереться на эту исполинскую силу. При неправильном применении она может разнести в клочки государство. А когда понял, написал Петро одно из тех двух первых писем, отправленных с тифлисской почты Ратиевым. Образ Георгия Победоносца на конверте был ключом шифра, которому в прошлой жизни его научил сам Петро, а содержание письма состояло из описания предстоящих реформ и просьбы о помощи, если таковая понадобится. Из Данцига, перед тем как сесть на крейсер, он отправил второе письмо с изображением святого воителя, содержащее уже конкретную инструкцию. Она сделает необратимыми запущенные процессы, даже если с ним самим что-нибудь случится.