"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
А теперь пора выяснить, куда я попал, и побыстрее добраться до воды. Я уже проверил – попал снова в мальца, скорее всего семилетнего. Руками и ногами подвигал, тело вроде в порядке, но на голове – шапка бинтов. Там тупо ныло, видать, гематома. Видимо, эта травма и выбила прежнего владельца из тела, а я заселился в уже пустой сосуд.
Самое важное – выяснить время. Судя по обстановке, точно не предвоенное и не время ВОВ, а более позднее. Вскоре диктор по радио под кряхтение соседа, прибавившего громкость, сообщил, что московское время – семь утра, шестое февраля, и выдал сводку новостей. Февраль какого года, гад?! Что, сложно год сообщить?! Хотя месяц тоже не радовал: было ясно, что зима за окном, слышно было, как вьюжило, и холод от окна шёл.
Да, раз зима, в речку не нырнёшь, чтобы инициацию пройти, да и бочку с водой поди поищи. Интересно, где я, в какой местности или городе? Здесь есть бассейн? Или придётся полную ванну набирать и там нырять? Вот сиди и думай. Что ж, пора в себя приходить.
Уже рассвело, в комнате стало вполне светло, да и свет включили. Откинув шерстяное, с бело-синими квадратами одеяло в белом пододеяльнике, я аккуратно сел.
– О, парнишка очнулся, которого вчера привезли, – бодро сказал мой сосед, который баловался радио.
Я думал, радио его, но нет, просто радиоточка рядом с ним. Ишь ты, что это за больница и палата такая, что здесь радиоточки есть?
В палате были четыре койки. Две у окна заняты, третья, ближе к двери, свободна, полосатый матрас на ней скатан, и четвёртая моя, тоже у двери. Небольшая палата, надо сказать. Сосед мой, которому было лет за сорок, пузатый такой, тучный, краснолицый, сидел на своей койке. Видимых повреждений у него я не видел, Напротив него сидел парнишка лет четырнадцати с гипсом на руке по самое плечо. Похоже, локоть повредил.
Парнишку сосед послал за медсестрой, а сам поинтересовался у меня:
– Ну, как ты, малец?
– Непонятно.
– Как зовут-то? А то вчера вечером принесли, и спросить не у кого. Санитары не знали.
– Не помню, – после некоторого раздумья ответил я. – А где я?
– Что, совсем имени не помнишь? А кто ты и откуда?
– Тоже не помню, – также после небольшой паузы ответил я и повторил: – Где я?
– Ай-яй-яй, как плохо-то. Да, травма головы – это та ещё проблема. И не такое бывает.
«Вот тупой толстяк, на простой вопрос ответить не может!» – вспышкой разозлился я, но быстро успокоился. Всё равно узнаю.
Пришла медсестра, и ей тут же сообщили о моей потере памяти. Она сначала меня уложила, потом опросила, сунула мне градусник и ушла, сказав, что скоро придёт врач.
Минут через пять действительно вошёл врач, молодой и сонный, похоже, с ночного дежурства: остальные-то на работу ещё только подтягивались. Первым делом он забрал у меня градусник и глянул на него, после чего осмотрел меня, опросил и вышел, сказав, что чуть позже меня осмотрят ещё раз.
Единственным плюсом его прихода для меня стало то, что я наконец узнал, что сейчас тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Ну, в принципе, обстановка соответствует. То, что я опять попал в семилетнего, было видно по рукам, ногам и телу – не ошибёшься. И что у меня за имя, я тоже догадывался, а врач подтвердил мои догадки, назвав меня Терентием. Видимо, в больничном листе посмотрел. Вот такой круговорот.
А вот где я нахожусь, в каком городе, в чьего ребёнка попал – это всё неизвестно. Настораживало отсутствие матери. Любая мать, если ребёнок пострадал, будет караулить у кровати, спать на стуле, но не покинет его. Какие-то нехорошие симптомы. Не в сироту ли я попал?. Не детдомовский ли у нас Терентий?
Впрочем, если сирота, то для меня даже хорошо. Ведь если есть семья, то ребёнок там – бесправное существо, несмотря на все его взбрыкни. Всё за него решают родители. А вот в детдоме есть варианты. Там часть времени дети предоставлены сами себе, и взрослеют они куда быстрее.
Тут принесли завтрак, только мне одному, оба соседа ушли завтракать в столовую. Санитарка настояла на том, чтобы покормить меня с ложечки, хотя я сказал, что и сам могу: мол, ей так велели. Ну а через час после завтрака мной занялись сразу несколько врачей, и уже к обеду я узнал, в кого попал.
Пришла женщина, строгая такая, лет сорока, с пучком волос на голове. Видно было, что она любит порядок и дисциплину. Вместе с врачом они в процедурной пообщались со мной. Женщина сообщала факты моей новой биографии, в надежде что я что-то вспомню, а врач, Леонид Семёнович, который был моим лечащим врачом, внимательно отслеживал. Женщина выложила всё, что мне необходимо было знать. И понятно, что я ничего не вспомнил: откуда мне было вспоминать?
Однако рассказ заставил меня задуматься, и сейчас, лёжа на койке в палате, я размышлял. Хотел в Союзе пожить, в московском детдоме устроиться – получи и распишись. В прежней жизни до этого не дошло, в Союз я так и не вернулся, а сейчас мне подкинули исполнение этого несбывшегося в прошлом желания.
Теперь я Терентий Мальцев (фамилию дали в честь какого-то там известного полевода), подкидыш в младенчестве. На бумажке, что была с ребёнком, стояло только имя, написанное красивым округлым женским почерком. Рос в детдоме Москвы. Семь лет, родился предположительно в апреле тысяча девятьсот пятьдесят третьего, в этом месяце его и подкинули. Значит, в апреле мне будет восемь.
Вчера Терентия нашли у гаражей на территории детдома. Он лежал в грязи с пробитой головой, рядом валялся обломок кирпича. Понятно, что кто-то из своих ударил, но кому нужны проблемы? Всё списали на то, что сам упал и ударился. Мне этого, понятно, не сказали, я и так понял. Была в рассказе женщины ещё какая-то мелочовка, о дружках и знакомых Терентия из его возрастной группы. Вот вроде и всё. Не вспомнил.
Да, в этом году у меня начнётся первый школьный год. (Убиться веником! Опять!) Поэтому Терентий со своей группой посещал подготовительный класс, где учился рисовать чёрточки и изучал азбуку. Терентий в этом от сверстников ничем не отличался: писать и читать не умел, учился как все. В общем, обычный малыш.
Знаете, наверное, в этой жизни я не стану выделяться быстрым окончанием школы. Пусть жизнь идёт так, как идёт. И ещё. Я, конечно, море и яхты очень люблю, они, можно сказать, составляют смысл моей жизни (ну не могу я без них!), но хватит: это уже беспредел, четвёртый раз подряд. Максимум теперь, что я себе позволю, – жить на берегу и любоваться морем. Но больше никаких лодок, яхт и тому подобного. Эту жизнь я проживу на суше, и только на суше.