"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Чему обязан радостию встречи, ваше высокопревосходительство? — вопросил Крестовский.
«Обер-полицмейстер, — решила я, быстро припомнив табель о рангах и полагающееся обращение к каждому чиновничьему классу. — Петухов Андрей Всеволодович».
Не дожидаясь выяснения причины этой самой радости, шеф повернулся ко мне:
— Вернитесь в приемную, Попович. Вы, Ольга Петровна, пожалуйте также.
Тут только я заметила Лялю, вжавшуюся в стену неподалеку от двери и практически слившуюся с желтыми кабинетными шпалерами.
Я восприняла приказание шефа как попрание женских прав и свобод в одном отдельно взятом приказе, поэтому фыркнула значительно и, пропустив Лялю в дверях, от души этими дверьми хлопнула.
Секретарь опустилась на свое место и зарыдала. Я, лишенная ею же не далее как сегодня утром своего носового платка, налила стакан воды и пододвинула к девушке:
— Успокойся, ну что ты… Сейчас Семен Аристархович с его высокопревосходительством переговорит. И ничего страшного. Что к нам, в первый раз высокое начальство заезжает? Ну, ну…
Ляля водицу заглотнула молниеносно, достала платочек — а у нее, оказывается и свой наличествует, — глазки васильковые промокнула и проговорила, глубоко вздохнув:
— Они говорят… и-ик!.. — Видно, от глубины вздоха, что-то в ее организме нарушилось, поэтому далее свою речь она перемежала пронзительной икотой. — Они говорят, что мы мыше-ей не ло-овим. Потому что убийства происходят, а Крестовский ни ухом, ни рылом! И-ик!
Я поняла, что услышанную в кабинете беседу она мне передает дословно.
— А Эльдар говорит, за какой такой надобностью… А его высокородие — вас-то, Мамаев, я в казенный дом первым поволоку! А Эльдар — какие ваши доказательства? А Петухов — под пытками у меня запоешь, мальчишка, щенок! Шпицрутенов… и-ик!
Я взяла Лялю за плечи, приблизила свое лицо к ее мордашке и, когда убедилась, что девушка смотрит на меня со вниманием, рявкнула:
— Икотка, икотка, выйди за воротка! Кого встретишь, тому в рот, вот и весь приворот!
— Знаешь, Попович, — сказала Ольга Петровна сухо и зло, — если бы я не была уверена, что в чародействе ты ноль без палочки, решила бы, что у тебя тот самый заворот случился.
— А вот зря ты, Ольга Петровна, народною мудростию пренебрегаешь. Народ берендийский, он… велик! — Я пошевелила в воздухе растопыренной пятерней, демонстрируя все величие берендийского народа. — К тому же сработало, икота твоя прошла. Так что там с убийствами? Договаривай.
Глаза у Ляли были уже сухие и какие-то отчаянные.
— Отволокут нашего Эльдарушку нонче в казенный дом, и даже Крестовский в том помешать разбойному приказу не сможет.
— Почему?
— Потому что убили вчера шансонетку заезжую в том самом Швейном переулке. Венера, проездом из Парижа…
— На улице прямо порешили?
— В будуаре личном. — Ляля уже сама налила себе воды, но теперь отпила с осторожностью, маленьким глотком. — Там у них представление о двух актах было. Она первый-то ногами отмахала, потом на антракт к себе пошла… Ну и не вернулась больше. Служители в будуар ринулись, а ее нет. Заменили статистками, как-то доиграли. А утром ее прибиральшики нашли, под диваном. А разбойные при обыске письма обнаружили, целый архив, любился господин Мамаев с этой Венерою и страстную переписку вел.
— Погоди, погоди! А способ убийства?
— Идентичный! — Ляля легла грудью на стол и спрятала от меня лицо. — От пола до диванного дна — полтора вершка, а она плоская совсем была, пустая, потому сразу и не увидали.
Я прошлась по приемной, скрестив руки на груди. Меня это успокаивало. Как же так? Первое убийство — ну хорошо, условно первое, мы пока те останки в церкви в расчет брать не будем — с иным результатом закончилось. Убиенную отравили, но не осушили. Значит… Получается, паучина в силу вошел, и теперь быстрее может свои черные дела творить? Или и это еще не предел?
Я взглянула на Лялю. Она просто расслабленно оплыла на стуле, пялилась в одну точку застывшим взглядом и что-то бормотала под нос, — может, подколдовывала, чтоб опять не расплакаться.
А там, внутри — я перевела взгляд на дверь кабинета, — полицейское дознание, а я — здесь, за нервической барышней наблюдаю. А что еще делать? Ну, можно, например, на бумагу перенести то, что я на допросе Жихарева в самописец набивала. А самописец где? Правильно, в кабинете остался, к стеночке прислоненный. А дело-то срочное! Если меня кто спросит, я так честно и объясню.
И, оставив Лялю в страданиях, я приоткрыла дверь. На меня внимания никто не обратил. Шеф, видимо, в неравной борьбе отвоевавший свое законное место, сидел теперь за письменным столом, обер-полицмейстер — чуть сбоку, диспозиция остальных присутствующих не поменялась. Я юркнула ужом, сокрушаясь, что платье на мне не желтое и со шпалерами слиться никакой возможности нет, и бочком подскочила к подоконнику. Разбойный чиновник без слов подвинулся, уступая мне место, и я устроилась рядом, еще и шторкой прикрывшись. Перфектно!
На столе шефа, за границами поля зрения которого я сейчас сидела, лежал ворох фотографических карточек, схема, составленная от руки, показания приказного самописца. И я, по своей старой привычке, взглянула туда. В нашем сыскарском деле главное — в чужие бумаги заглядывать, ибо в свои всегда успеешь. Я же и у лавочников узнала больше не из пояснений доброжелательных, а через такие вот зырканья. Это же просто удивительно, сколько таким образом почерпнуть можно!
А ведь мы с Крестовским, наверное, видели его, то есть убийцу. Он же наверняка в той плотной толпе у кафешантана тоже прохаживался, начала представления ждал. А потом в антракте зашел в будуар, и…