"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Григорий Ильич приблизился к занавесям и прослушал неплохо проведенный допрос, касаемый наведения на покойного пристава Блохина смертельной порчи посредством соломенной куколки. Репортерка расследовала самоубийство со своей стороны, с репортерской, и хватка ее могла лишь восхитить. Но вместо восторга ощутил Волков раздражение. Приличная барышня, коею представлялась Евангелина Романовна, не должна была столь свободно с проституткой себя вести.
После допроса Попович отправилась в город, посетила парикмахера, поболтала с газетчиком, воспользовалась услугами чистильщика обуви. Говорила со всеми приветливо, слушала внимательно, слегка склоняя голову к плечу. Действия ее невероятно походили на профессионально организованное полицейское дознание.
«Ах, Евангелина Романовна, какой талант в вас пропадает, на печатные сплетенки расходуется. Но вы не беспокойтесь, продолжайте, после мне все доложите, а я уж придумаю, к чему собранную вами информацию применить. Убийство Блохина, тьфу, мелочь на одну трубку! Мы с вами такую бездну в уездном Крыжовене приоткроем, что всем хватит, и мне для наград, и вашему „Чижику-пыжику“ на первую полосу».
Звериным своим чутьем Волков улавливал приближающуюся бурю. Нарядный городской фасад держался на гнилых подпорках, вот-вот он пошатнется, выпустив наружу какое-то страшное преступление.
За завтраком Мишка сообщил:
— Ежели тетка твоя и сегодня не возвратится, жрать нам нечего, щей в котелке на донышке, от хлеба горбушка осталась. Давай-ка, барышня-чиновница, денег мне на хозяйство выдели, на базар за харчами пойду.
Осмотрев свое шерстяное платье, висящее сейчас на мальчишке, я хихикнула:
— Так прямо и пойдешь?
— Отчего же так? — жеманно протянул он, кривляясь. — Шубку Зарину надену, платочек нарядный повяжу, губки подмажу. Да не боись, Геля, не признает никто, обернусь в момент.
Девчонка из юного карманника получилась отменная, нескладная рябая отроковица лет четырнадцати на вид, слегка блаженненькая, уж больно старательно мальчишка пучил глаза, но не без кокетливости.
— Ну, что скажешь? — покрутился он перед зеркалом.
— Перфектно, — похвалила я. — С ключом что делать будем? Я до ночи домой, скорее всего, не вернусь.
— Тоже мне печаль! — Мальчишка сунул руку под головной платок и достал из волос шпильку. — У тебя их в сундуке мешочек целый.
На том и порешили, мой путь лежал в приказ к Волкову, так что с Мишкой было почти по дороге. Деньги он завернул в тряпицу и по-бабьи схоронил за пазухой, не забыл прихватить найденную в кладовке суму.
— Все-то ты, Ржавый, отыскать в чужом доме мастак.
Пацан хмыкнул.
— Долго еще при мне повадки воровские останутся.
На рыночной площади мы уж собирались прощаться, но приветливое:
— Прекрасное доброе утро, Евангелина Романовна, — заставило меня вздрогнуть.
Господин Волков приподнял шляпу в приветствии.
— Едва не разминулись.
Карие глаза пристава уставились на Мишку, тот девичьи покраснел и принялся ковырять носком валенка снег. Я вздохнула. Делать теперь что? Ряженого моего представлять?
— Доброе утро, ваше высокоблагородие, — произнесла осторожно.
— Позвольте отрекомендоваться, — Мишка сделал книксен, — горничная Евангелиночки Романовны… Михайлина.
Я похолодела. Что он несет? Но пацана несло дальше:
— Незамужней девице в присутственное место одной являться никак нельзя, тетушка ейная, хозяйка то есть, Захария Митрофановна в отъезде, вот Миху свою верную барышня и прихватили для соблюдения приличий.
— И когда же ты, отважная защитница, в Крыжовень прибыла и откуда? — спросил сыскарь, если его и фраппировала разговорчивость прислуги, виду он не подал.
— Так известно откуда, — подмигнул Ржавый, — из утробы матушкиной, годков уж… А правду Евангелиночка Романовна сказывала, что у барышень возраст спрашивать неприлично? Местная я, вашбродь, тутошняя, только не городская, а деревенская, губешкинской Дуньки троюродная сестра со стороны батюшки, только не Мирона, который семь год тому помер, а…
— Достаточно! — прервал Волков разошедшегося мальца.
Но каков молодец! Приемчик маскарадный на отлично исполнил, заморочил мистера Грегора, с мысли сбил, свою же оплошность замазал.
Григорий Ильич отдышался и молвил приветливо:
— Ты, Миха, домой, пожалуй, ступай, нынче честь и приличия барышни Попович я самолично блюсти обещаю.
— Да уж знаем мы эдаких блюстителей, — фыркнул Мишка, — наблюдут, а после нас замуж брать никто не захочет.
Волков уверил, что. с замужем все сложится у нас обеих непременно. Что-то меня в нем тревожило, я даже носом потянула, принюхиваясь. Манеры Григория Ильича со вчерашнего дня изменились, не разительно, но вполне ощутимо. Попахивало в морозном воздухе эдаким мужским амбре, расчетливым феромонным опылением. Ну это так, метафорически выражаясь. Если же рассматривать все в физической плоскости, дистанции приемлемой со мною Волков не держал, стоял в полушаге, развернувшись корпусом, даже беседуя с «горничной», склонялся ко мне. Демонстрация явного мужского интереса. Мамаев у нас в эдаких пантомимах мастак, он хвастался, что слабый пол на них неосознанно реагирует, телесно, что-де нам от пращурок наследие досталось, еще с диких времен.
Отодвинувшись, я сказала:
— Ну что ты, милая, упрямишься? Или господин пристав немедленно предложение руки и сердца должен мне сделать?
Мишка, войдя во вкус, не возражал, пришлось хмуриться угрожающе и шипеть.
— Ну и ладно, — вняв намеку, вздохнул парень. — По базару только пройдусь. Только вы, вашбродь, Евангелиночку Романовну домой в целости и сохранности возвратите.
И он ушел. Хорошо ушел шут балаганный, по девчачьи семеня.
— Вы завтракали? — спросил Григорий Ильич, предлагая мне локоть. — Признаюсь, сам я не успел и сейчас не отказался бы от чашечки кофе.
Решив, что опознание подождет, а наладить контакт перед сделкой будет не лишним, я взяла его под руку.
— Составлю вам компанию с превеликим удовольствием.
Прогулочным шагом отправились мы в ближайшую ресторацию, вызывая любопытство прохожих. На нас глазели, особенно почему-то на меня. Причина неожиданной популярности выяснилась, когда поравнялись мы с витриной «Фотографического храма искусств Ливончика». За отогретым для лучшего обзора стеклом красовалась портретная карточка изрядных размеров. Уж чем гнум ее раскрашивал, я даже не догадывалась, но волосы рыжели, глаза зеленели, а ланиты с устами розовели самым призывным образом. Это была я.