"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Неча тут сиропить, в соблазн достойное купечество вводить!
Я пожевала капустный лист и сочла внедрение успешным. Господин Бобруйский относился к тому отвратительному типу посконных мизогинистов, которые женщину в принципе за человека не считают, посему разговоров со мною не заводил. Ну сидит рядом девица, и пусть сидит, и прочь уходить чтоб не смела. Она же только для демонстрации власти нужна, сизокрылому голубю Гришеньке показать, кто в городе хозяин. Нет, по коленке меня, разумеется, мазнули лапой ненароком, но без аффектации, навроде комнатную собачку приласкали между делом. Я даже протеста заявить не успела.
Внесли вторую перемену, горячее. Гаврила Степанович накидывался, как перед казнью, пил, не дожидаясь тоста, ломал руками запеченную птицу, неприлично чавкал.
«До танцев допросить его надобно, — подумала я, — после он уже вовсе не в кондиции будет».
И под прикрытием крахмальной салфетки извлекла из футлярчика «жужу».
— …что же Анна Гавриловна, — говорил Волков соседке.
— Не ко времени занедужила, — отвечала та, — еще в дороге на мигрень жаловалась, и вот… Маменьку ее болезнь немало тревожит.
Я медленно обводила взглядом сидящих за столом гостей.
— Полюбовницу новую привез, актерку. Там же, где и прочие, вскорости окажется, под фонарем или в овраге…
— Три тысячи ассигнациями на стол бросил и поджег…
— …пенькой торговать, а лошадиный рынок у Крыжи огородили, после полудня…
— Столичная штучка, представляет из себя всякое, а у самой из драгоценностей только колечко обручальное.
— Так перстенек непростой, гербовый. Видно, не за деньгами эта Ева охотится, а за…
— …заперли, чтоб Волков на младшенькую не клюнул.
— Да не на что там больше клевать, от Анютки-красотки ничего не осталось, на каких таких водах ее…
— …цена арлейского двухлетки…
Я вернула взгляд к девицам-сплетницам. Две барышни вполголоса беседовали украдкой.
— …папенька велел, — говорила сдобная блондинка с мелко завитыми локонами, — с визитом отправиться наутро, ну я и пошла, подруженька как-никак. Ну сели в гостиной, то-сё… Я давай расспрашивать, как оно там в заграницах, она отвечает будто через силу, расплывчато так, что-де везде люди-человеки и дома-жилища. Ни обновок никаких не показывает, собачку даже не ласкает. Ах, что за прелесть! Болонка мальтезе, шерстка белоснежная, носик черный, а уж егоза… Маркиза кличка, непременно и себе попрошу у папеньки мальтезе на именины.
Барышень я запомнила, но за разговором дальше следить не стала.
— …Фараония и скажи, — господин пошевелил кавалерийскими усами, — сто тысяч такое стоит.
— А барин? — У его собеседника на губу налипла крошка, он ее слизнул. — Заплатил?
— Ну, раз у нас нынче новый пристав, сам и рассуди.
— Однако.
— И шито-крыто все, кто может…
— Страшилу-то замуж пристроят, — карминно мерцали губы Мишкиной, — ежели барин что решил, по его будет.
— А рыженькую куда? — Юный ее спутник бросил мне страстный взгляд, пришлось улыбнуться. — Себе заберешь?
— Ты, Герочка, аппетиты поубавь. Рыжая в столицы свои вернется несолоно хлебавши, хотя ежели у нее родни нет…
Противно мне не стало, ну то есть противнее, чем было до этого. Публика эта и без того хороших чувств не вызывала.
— Евушка, — обратился хозяин, дошедший до того состояния опьянения, когда женщин начинаешь замечать, — что ж ты не кушаешь совсем?
— Мигрень у меня, Гаврила Степанович. — Изобразив томное прикосновение к челу, я сняла «жужу», толку от нее было немного. — Слабый пол очень мигреням подвержен.
— Шипучки выпей шампанской, авось полегчает.
Послушно пригубив, я широко улыбнулась.
— Да вы чародей!
Бобруйский утвердительно икнул.
— И на женщин волшебное впечатление производите, — добавила я сахарку, — такого, что ни деньгами, ни властью не достичь.
— На тебя тоже?
— А то, — отодвинув колени подальше от соседа, я исторгла томный вздох.
— Ну так, может, — купец подмигнул и махнул рукой на дверь, — картины тебе свои прямо сейчас покажу?
— К прискорбию, останутся они неосмотренными, я, Гаврила Степанович, — девушка приличная, а вы вообще человек женатый. Так что страсть свою я вынуждена сдерживать.
— Экая цаца! Сережка говорил, непростая ты штучка, Евангелина Романовна, репортерка столичная.
— Господин Чиков? Лестная аттестация и точная. Интервью для издания дадите?
— Чтоб мое имя старинное купеческое в листке трепали?
— Не трепали, а упоминали с достоинством. Чтоб в Мокошь-граде узнали, что в Крыжовене такой замечательный купец проживает.
Лесть цели достигла, хозяин пустился в хвастовство. Про древность своего имени позабыл, зато поведал, как самому в жизни пришлось пробиваться, как из калачевского приказчика, то есть управляющего, сам барином стал.
Время монолога я употребила с пользой, припрятав «жужу» за поясом.
— А супруга ваша, — глянула я через плечо собеседника, — того самого Калачева внучка? Мецената и филантропа?
Внучка филантропа как раз скребла по тарелке ножом и беззвучно хихикала.
— Нинелька-то? Ага. Старик на коленях передо мной стоял, чтоб я ее замуж взял, позор…
Он запнулся и, махнув стопку водки, занюхал ее рукавом фрака.
— Понятно, — улыбнулась я скабрезно.
— Что тебе понятно?
— Что, кроме деловой хватки и ума, господин Бобруйский обладает также истинно рыцарским благородством.
— Так у себя и напиши.
— Всенепременно. А плод вашей юной страсти, Анна Гавриловна, отчего не на празднике?
— Хворает она, в матушку здоровьем уродилась, — показал Бобруйский большим пальцем себе за спину, — нервические припадки у обеих происходят.