"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Я, отряхнувшись, почтительно поклонилась, сказала по-неклюдски:
— Найс тукэ, мами (спасибо, бабушка).
Ноздри старухи раздулись, она принюхалась, глаза же, скрытые бельмами слепоты, остались без движения. Она быстро что-то заговорила.
— Мами говорит, — перевел Шандор, — что ты хорошая девочка и баешь чисто. Спрашивает, какой парень тебя по-нашему учил.
— Бесник прозывается, — не стала я врать, — Вольского барона сынок, я с ним в столице познакомилась.
Старуха свистнула пронзительно, в шатер вошла девочка, бабушка ей что-то велела.
— Вечерять будем, — перевел неклюд, — вы с Зарою пока в уголок ступайте.
— Наис тукэ, — повторила я и обернулась к Губешкиной: — Идемте, Захария Митрофановна.
Мы устроились у стены, Шандор с Федором занялись костром, Дуняшу определили в помощь по хозяйству, накрывать стол с другой стороны.
— Давайте, тетушка, — предложила я дружелюбно, — без утайки мне все рассказывайте.
— Да какие утайки ужо… Ты-то, лисица рыжая, времени зря не теряешь, про все прознала.
— Не про все. Например, кто вам Блохина извести заказал?
— Не извести.
— Сызнова юлите, заказ-то был. Лично вам, госпожа Губешкина, пристав ничего плохого не сделал, чтоб колдовать против него.
— Ну был. Только не на смерть. Это уже после я раскумекала, к чему моя соломенная куколка привела. Дура старая. Двести рублев! И не пришло же в голову, что деньжищи услуге не соответствуют. Жадность глаза застила.
— Кто?
— Да Манька Мишкина.
— Мария Степановна? Мадам Мими из «Храма наслаждений»?
— Она, сто лет ее, охальницу, не видать… Прибежала в слезах, спаси-помоги, рыдает, а у самой синячина в пол-лица, совсем пристав с катушек слетел, еженощно девиц моих мучает, за меня вон принялся. Спрашиваю натурально: «С меня-то какой спрос, иди, говорю в управу, жалобу строчи». Она: «Да нешто его приказ против начальства пойдет? Спасай, драгоценная провидица, наколдуй, чтоб Блохин зловредный мужской силы лишился, ну хоть не совсем, а вполовиночку. Знаю, есть такие способы, через гомункулов». Я: «Гомункулами не балуюсь, неча напраслину возводить». Она: «О прошлом годе давала ты плетенку купчихе Олялиной, чтоб супруг ее по девкам ходить перестал». Я…
— Уговорила, короче?
— Ну. И главное, мерзавка вперед заплатила, чтоб, значит, с крючка мне не соскочить. Кликнула я Дуньку, у самой-то пальцы уже стариковские, заскорузлые, велела куколку вертеть да волосья, Манькой поганой оставленные (она их в борделе своем с гребешка собрала), чтоб приплести не забыла.
— Обряд над куклой какой был?
— Обычный, на связь. Тело к телу, волосок к волоску, все такое прочее.
— В купели не нарекали, святую воду из церкви не пользовали?
— Да как можно? — Губешкина испуганно перекрестилась. — Это ведь черное колдунство безбожное, нежить в купели нарекать.
Перфектно! Если тетка не врет, а мне отчего-то верить ей невероятно хочется, на тюрьму она пока не наработала.
— В жовтне это было с Манькой?
— В половине где-то, числа пятнадцатого или четырнадцатого.
— Что подумали, когда про самоубийство Блохина прознали?
— Что убивца подумала, что грех на мне несмываемый, пошла даже, дура старая, к Мишкиной двести рублев возвращать. В «храм» ее, тьфу, прости господи, в распутный дом. А она надо мною посмеялась. «Денежку-то, провидица Зара, — говорит, — трать, не сумлевайся, лишила ты пристава мужской силы до конца и полностью». А после, отсмеявшись, зашипела змеюка: «Про заказ мой забудь и болтать о нем не смей, за заклятия смертные пойдем на каторгу в одной связке, не поверит никто, что обманом у тебя куколку стребовали». Ну я и пошла восвояси, велела Дуняше деньги проклятые в церковь снести как пожертвование, а когда узнала, что Степана Фомича без отпевания зарыли да за оградкою, каждодневно за помин молиться стала. Только не замолишь смертного зарока, никак не замолишь. С тех пор мне этот мученик почитай еженощно во снах являлся. Так что вяжи меня, Гелюшка, авось карою совесть свою успокою.
Губешкина опять протянула мне запястья.
— Погодите сдаваться, — взяла я ее за руки. — В смерти Степана Фомича другие люди повинны.
— Какие еще другие?
— После расскажу. А вот пристав покойный вам во снах как является? К примеру, одет он всегда одинаково? Просит, может, чего?
— Просить не просит. Стоит и смотрит с укором. А одет… Ну наверняка одежа какая есть, мне ж не двадцать лет, чтоб голых мужиков грезить. В мундире он, точно. Из груди еще ножик торчит.
Любопытненько. Может, и не совесть по ночам гадалку мучает, а призрак Блохина? С покойниками, конечно, ничего наверняка знать нельзя, но знающие люди говорят, что иногда душа не сразу на ту сторону отходит, скитается среди живых. Держит его что-то? Дорогу найти не может? Ну ладно, перезахороним останки по людским обычаям, на земле освященной, душа и облегчится. А ежели Степану Фомичу мести возжелалось? Ну, месть не месть, но справедливость будет установлена непременно. Мне только Мишкину прижать осталось, имя сообщника выпытать, чтоб обоих по закону запереть, а после по «Уложению о наказаниях уголовных и исправительных» светит им даже не каторга, а казнь через повешенье. Потому как преступники гражданские, а жертва, напротив, при чине.
Захария Митрофановна все не унималась, каялась, волосья себе принялась драть. Я посмотрела жалобно на Шандора, неклюд намек понял.
— А не выпить ли по рюмочке для успокоения? — и поднес чарку старухе.
Та опрокинула, хекнула, закусила квашеным огурчиком. Прочие уже расположились у другого, накрытого к ужину, стола.
— Давайте, девицы-красавицы, откушаем степенно, — бормотал Шандор, помогая Губешкиной пересесть. — А после попросим провидицу Зару картишки раскинуть, бабы сказывают, мастерица она в гаданиях, что неклюдка урожденная.
Лесть старухе по нраву пришлась, да и водочка свое действие оказала. Кормили наваристым гуляшом, называемым бограч, пахучим и невероятно вкусным. Я спросила рецепт и дословно его запомнила, пригодится. Водку, кроме меня, пили все, даже древняя мами и малолетняя Дунька. Последняя вовсе разомлела, обстреливая Федора столь мощными по страстности взглядами, что мужику кусок в горло не лез.
— Дуняша, — спросила я с фальшивым добродушием, отхлебнув какой-то анисовый узвар из своей кружки, — а лет тебе сколько?
— Осьмнадцать, — отвечала пигалица.
Я посмотрела внимательнее. При первой встрече я дала ей всего пятнадцать. Сейчас, в ярком неклюдском наряде, Дуня выглядела гораздо взрослее. Да уж, если девица половозрела, шансы приказного Степанова на холостую будущность стремятся к нулю. В оборот его взяли резво.
— А с Антипом-извозчиком давно гуляешь?
Этот вопрос был вызван вовсе не бабьей ревностью. Конечно, можно было бы и наедине его задать… Ладно, кого я обманываю? Немножко и ею, совсем чуть-чуть, захотелось с кокетки спесь сбить.
— Больно надо, — не смутилась девица. — Гулять еще! Это Антин волочился, что псина бездомная, а я только успевала отвороты давать. Он уж и у дома меня подкарауливал, и возле рынка. Одним вечером ветрел в Сапожном проулке, я из храма возвращалась, прими, говорит, Дуняша, подарочек да бусики мне сует. Чистый ужас, а не подношение. И не бусики вовсе, а навроде ленты змеюка разноцветная. Он только ее из мешочка достал, я в крик и домой побежала. Так неслась, что валенок даже с ноги слетел, босая к хозяйке явилась, а она меня за то заругала.