"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Кстати, о приюте, — закрыла я папку, — с самого утра отправляйтесь вы, Евсей Харитонович, в богадельню. Там после убийства директрисы прочее начальство резвилось безнаказанно, имущество растаскивало.
— Да уж наслышан. И про новую директрису тоже. — Давилов поднялся. — Вы уж, Евангелина Романовна, Мими эту не мучайте, она доброе дело для всего города сделала.
Спорить я не стала. И перечислять все, что я сейчас на бордель-мадам навешаю, тоже. Пусть чадолюбивый регистратор о других делах подумает, да и мне пора.
В камеру меня сопровождал Старунов, нес под мышкой папку и обернутый рогожкой тубус, жаловался, что самописцев в Крыжовене не водится, а хотелось бы уже по клавишам клацать, а не пером скрипеть. Он отпер одною рукою двери подвала. Казематы в Крыжовене, в отличие от снабжения стражей порядка самописцами, были отменные, любой столице под стать. Двойные решетки на окнах, дубовые, обитые железом двери, прочная кладка стен. Мими лежала на койке в своей камере, отвернувшись к стене. Старунов присел к столу на единственный, прибитый к полу скобами, табурет, я осталась стоять. Парень скрипел пером по бумаге, заполняя обязательные графы с датой и именем допрашиваемого.
Что ж, приступим.
— Мария Степановна, — позвала я. — Отвечайте мне правду.
— Да пошла ты!..
Перо заскрипело.
— Этого, Иван, не пиши. — Старунов замер. — Начни так: указанного числа березня месяца мещанка Мишкина М. С. нанесла Чиковой Е. Н., купеческого сословия, восемь ножевых ран.
— Брехня! — раздалось глухо.
— Не восемь? — переспросила я. — Больше, меньше?
Опиумное опьянение мадам попустило, сменившись апатией.
— Что ж ты мучаешь меня, паскуда ты рыжая?
— Это не я, вы сами себя, Мария Степановна, мучаете. Ответьте на вопросы по порядку, да и почивайте дальше, — изобразила я чистосердечие, про себя подумав, что спокойного сна у убийцы не получится, потому что очень скоро в отсутствие новых порций опия ее начнет ломать, тут уж не до сна, на стену от боли полезешь.
Еще подумала, что не жалко мне ее нисколечко и что еще не жалко Чикову. А под конец: «Гадкий ты человек, Геля, бездушный и не сострадательный. Любить всех надобно, даже и преступников, и прощать, только так их можно исправить, на светлую дорогу вывести». Ну и совсем уж в постскриптум: «Бог простит, могила исправит!»
— Убила, — фыркнула Мишкина. — В припадке ревности! Записали? Ну и до свиданьица.
— Меня с таким признанием на суде засмеют, по порядку давайте.
— Ну?
— Во сколько вы приехали в дом Чиковых?
— Не помню! Может, в три утра или в четыре.
— На извозчике?
— Положим…
— Звать как, номер бляхи?
— Приличные женщины, — протянула бордель-мадам, — прислугу не запоминают.
Уела так уела! Расплачусь сейчас от обиды.
— Когда приехали, как в дом вошли?
— Ножками.
Хорохорилась Мишкина еще с полчаса. Я проявляла терпение, задавала быстрые вопросы, будто бессистемно, по крупицам восстанавливая картину преступления. Приехала мадам Мими в пятом часу на своих одноместных саночках. Откуда? Откуда надо. Вошла не через парадные двери, а черным ходом, Сереженька полюбовнице ключик подарил. Комнаты прислуги в другом крыле, об этом Мими знала прекрасно, не один раз в гости к любезному другу являлась. Зачем на этот раз? Понятно зачем. Если бы рыжая поганка, как бабе положено, Гриню своего привечала, так и сама бы знала, что между мужчиной и женщиной происходит. Приехала, вошла. Тут туша-Ленка пробудилась, орать принялась, что более непотребств у себя под боком не потерпит. Слово за слово, Чиков все не шел. Мишкина спросила бабу напрямую, та ответила: не придет никогда. Мими, услыхав о смерти любовника, впала в аффект и убийцу порешила.
— Чем?
— Что под руку подвернулось. Ножом.
— Который с собою на свидание захватили?
Бандерша глумливо хихикнула.
— Там на столике лежал.
— А потом куда делся?
— Почем мне знать? Не в себе пребывала, как кровь увидала, себя уже не помнила, убежала да бродила по городу, пока твои шавки купленные не набросились.
Старунов дописывал уже не первый лист и украдкой зевал.
— Скоро закончим, — наврала я.
Допрос только завершал первый круг, за ним последуют еще несколько, даже не на втором я изложу Мишкиной свою версию событий, сдерну рогожку с коллекции ножей и примусь фигурально махать перед ее лицом дохлой белкой. Дожму я преступницу, непременно дожму.
Камеру мы со Старуновым покинули только на рассвете. Ноги не слушались, пришлось тяжело опираться на письмоводителя. Хотелось не то что спать, а просто умереть тихонько от невероятной, сокрушающей усталости.
— Прилечь вам надобно, Евангелина Романовна, — бормотал парень. — Все время на ногах, виданное ли дело барышне так трудиться!
Он отвел меня в кабинет Волкова, помог устроиться на диванчике.
— До полудня поспи, — велела я, — после распиши все предметно по пунктам, в два отдельных дела убийства оформи. Стой! Иван, возьми в столе ключи, отопри сейф.
Старунов забренчал связкою.
— Ни один не подходит.
Странно, очень странно. Мишкина сказала, что из спальни Чиковой забрала саквояж с деньгами, кожаный дорожный саквояж. Совпадение? Другие деньги? Григорий Ильич… Спросить! Где он? Почему еще не вернулся? Нет, не могу больше думать.
Отпустив подчиненного, я попросту заснула.
— Гелюшка, — позвал негромко Волков, — вижу, как ты умаялась, но вынужден…
— Что? — открыв глаза, я резко села.
Грегори, пошатываясь, стоял перед диванчиком.
— Орудие преступление я тебе добыл, но более… — Он протянул мне неаккуратный газетный сверток. — Пора мне.
Газету я не развернула, переложила на стол, подхватила Волкова под руку, тот отстранился, обнимая меня за плечи.
— Проводишь?
— Саквояж где? — спросила я отрывисто.
В карих глазах зажглось удивление.
— В сейфе. Где же еще?
— А ключ от сейфа?
— У тебя.
— Погоди, присядь, минуточку погоди, не засыпай.
Выскользнув из мужских рук, я бросилась к столу, достала из ящика связку. Третий же ключ подошел, дверца сейфа распахнулась, внутри на нижней полочке стоял мой саквояж. Горестный вздох Грегори заставил меня поторопиться запереть замок.