"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Знаешь, рыжая, — сказала Фараония, наливая по второй, — такой радости, которую я нынче утром испытала, услыхав, что Чикову в ее же доме прирезали, за всю жизнь у меня не было. Поганая радость, злорадная да бесчеловечная. Кухарка с базара новость принесла.
— За помин души Елены Николаевны, — предложила я. — Не чокаясь.
Выпили, перекрестились, хозяйка сызнова налила.
— А после подумала: поставят директрисою на освободившееся место какую-нибудь чиновную даму из жен приближенных Бобруйского, она сызнова детишек мордовать будет, потому что завод такой в городе нашем проклятом… Третья — за любовь.
Чокнулись, выпили.
— Я ведь богатая, Геля, — отставила Фараония пустую рюмку. — Родители померли, родни никакой не осталось, только связи кое-какие от батюшки. Ежели Гаврила Степанович лапы к моему приюту потянет, изыщу способы по его ручонкам хлопнуть. Вот и кликнула Пашку в помощь, он парень толковый, студент. Сели с ним в сани да поехали по адресам, к каждому из членов опекунского совета.
— А епархия?
— А что епархия? Люди божьи, их уговаривать даже не пришлось, тем более отец Пантелеймон из Змеевичского храма в Крыжовене оказался.
— Несказанная удача.
— Предзнаменование! — возразила тетка. — Что дело я задумала доброе и правильное.
— За грехи юности расплатиться желаете?
— И это тоже. Ежели я, истеричка дурная, невинные души погубила, теперь спасать должна.
Она смотрела на меня так жалобно, что в груди все сжалось. Перегнувшись через стол, я расцеловала влажные от слез щеки.
— Лучше вас на это место во всей Берендии человека не сыщется, Елизавета Афанасьевна.
— Еще по одной? — повеселела Фараония.
Уверенная, что на голодный желудок меня непременно развезет, я все же не отказалась. Мы пересели к низкому столику в обтянутые атласом кресла.
— Бобруйский — это полдела. — Язык уже заплетался, графинчик двоился. Или их действительно два? Нет, три. Экая у наливочки крепость. — Блатные персоны еще к вам непременно сунутся.
— Как сунутся, так и высунутся. Вот этими руками глину замешу…
Не дождавшись продолжения, я накрыла задремавшую Елизавету Афанасьевну пледом и вышла из кабинета.
— Ну что? — Волков говорил из туманного облака.
Туман руками не разгонялся, я махала, что ветряная мельница, а он все не уходил, целовал еще. То есть целовал как раз невидимый Гриня. Наверное. Скорее всего. В животе пирожок резвился в безбрежном озере наливки, нырял, плавал, барахтался.
— Сейчас стошнит, — предупредила я.
— Непременно следует повторить, — сказал невидимый Волков, — уже при других обстоятельствах. Пьяненькая рыжая идиотка, это просто прелестно.
Твердая рука сжала мой подбородок, в рот скользнул какой-то гладкий шарик, язык защипало мятно, ледяные иголочки побежали вниз по гортани, кольнули изнутри живот и грудь, в голове вспыхнул яркий бело-синий свет…
Я посмотрела на Грегори, он ухмыльнулся и многозначительно прикусил нижнюю губу.
— Конкретно эта «рыжая идиотка» была обидной.
— Прости.
— После сквитаемся. Что за зелье?
Волков опустил в карман жестянку.
— Действенное.
— Это я уже ощутила. — Голова была свежей, будто после глубокого многочасового сна. — Спасибо. Вот и сквитались, пилюлька волшебная за обзывательство.
Мы стояли в оконной нише за шторами. Выглянув наружу, я предложила:
— Можем уходить. Новая директриса и без нас со всем справится. Я только с Мишкой и Костиком попрощаюсь.
— Можешь не трудиться, ребятам не до тебя, госпожа Квашнина велела детей из подвала в жилое крыло перевести, там сейчас форменная баталия за спальни происходит.
Как все-таки удачно нынче сложилось. Нашлись в гадком уездном городишке хорошие люди. Значит, не все еще для Крыжовеня потеряно.
— А я, — признался Грегори, когда мы уже вышли через парадные двери, — грешным делом подумал, что ты сироток к поискам Мишкиной надумала привлечь.
— Даже в голову не пришло.
— Потому что дети?
— Потому что не додумалась. И Обух твой вовремя под руку подвернулся.
— Ты специально его на слабо брала?
Мой смех маскировал смущение.
— Случайно вышло, от испуга. Все, что в голову приходило, болтала, чтоб драки избежать. Их же пятеро было против нас двоих.
— Тогда зачем ты вообще в мужскую беседу влезла?
Этот вопрос показался мне обидным, особенно подчеркнутое слово «мужскую».
— Оттого, господин коллежский асессор, что я классом вас превосхожу и по должности.
Съел? — тут я даже мысленно язык показала.
— По должности? Неужели?
— А не желаете мне документы о назначении приставом предъявить?
— Только после ваших бумаг о командировании в уездный Крыжовень для проведения следственных мероприятий!
Мы постояли друг против друга, обменялись раскаленно-ледяными взглядами, пораздували ноздри. Холерический темперамент Григория Ильича только этими ноздрями и выражался. Самое противное, что он был прав — Волков, не темперамент. Оба мы с ним в некотором роде самозванцы, поэтому не скандалить нам на краю базарной площади надобно, а сотрудничать общему делу во благо. Маменька бы ввернула по случаю гнумскую мудрость: «Гордость, обедающая с тщеславием, ужинает с бедностью». И подошла бы она здесь перфектно.
— Покушаем? — спросила я примирительно. — Между прочим, ты меня покормить обещал.
Грегори фыркнул.
— Прости, дорогая, но обедать тебе придется в одиночестве. Коллежского асессора призывают дела служебные.
Обиделся. Ах как нехорошо.
— Расхотелось трапезничать, — сообщила я. — По дороге что-нибудь перехвачу у лоточников.
— Как будет угодно. — И, поклонившись, Волков ушел прочь с базарной площади, оставив меня ощущать собственное бессилие.
Мизогиния в полный рост. Он же мне таким образом на место указывает! А в ситуации, промежду прочим, только ты, Гелька, виновата. Потому что флиртуешь, авансы раздаешь, вместо того чтоб границы личные и служебные обозначить. Ты сама Грине такое поведение дозволила. Никаких больше двусмысленностей, никаких будто случайных объятий либо чмоков, и кольцо свое пусть снимет, оно с мундиром вовсе не сочетается.