"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Полезные люди, решил Фарасса, разговорив своих пленников с помощью наркотических зелий, влитых им в глотки вместе с кувшинами вина. Очень полезные, отметил он, скормив восьмерых душителей огненным муравьям и поразившись, что они не издали ни звука. Двух оставшихся в живых он привез в Хайан и с тех пор следил, чтобы в камерах под Домом Страданий всегда находился хотя бы один поклонник Великого Ягуара. Их отлавливали в Коатле, Юкате и на Перешейке умелые лазутчики и тайно перевозили в Одиссар вместе с порохом, громовыми шарами и другими диковинками изобретательных атлийиев. Шары и огненный порошок Фарасса отдавал Джиллоровым оружейникам, но живая добыча принадлежала только ему. Он гноил Душителей год за годом, бросая в пруд состарившихся и потерявших силу; он держал их на цепи словно псов — бешеных псов, не столь разборчивых, как покойный Орри Стрелок, не различающих цвет благородной крови и готовых сокрушить не сетанну, а кости и плоть. Впрочем, глава глашатаев понимал, что душители — крайнее средство, и за минувшие десятилетия ни один из них не был выпущен на свободу.
Быть может, настала пора воспользоваться их услугами?
Не желая больше глядеть на терзавших добычу кайманов, Фарасса задрал голову вверх, словно собирался посоветоваться с богами. Но боги, разумеется, не пожелали бы помогать ему в столь нечестивом деле; боги оставались на стороне его брата, кинну, своего избранника. Фарасса потряс кулаками и проклял их.
Он стоял на нижнем ярусе насыпи, огромный человек на фоне огромного рукотворного холма, возвышавшегося над дорогой Белых Камней, словно символ одиссарского могущества; за его спиной зиял проход в недра насыпи и возносился крутой откос с неодолимыми зарослями ядовитой тоаче. Проход охраняли четверо вооруженных стражей, а другие его люди суетились в каменном лабиринте, меж темниц узников, вынося приговоры, подсчитывая штрафы, наказывая и карая. Толстые стены заглушали любой крик, глухие удары палок и вопли тех, чей плотью лакомились огненные муравьи; дела правосудия вершились как бы сами собой, безостановочно и неотвратимо, согласно Кодексу Долга и книгам Чилам Баль. Но в одной из самых нижних камер был заключен узник, не признававший Святые Книги, не ведавший о сетанне и учении кинара и потому не страшившийся пролить божественную кровь. Атлийский койот, пес смрадный, но полезный, промелькнуло у Фарассы в голове. Так все же — спустить его с цепи или обождать?
Сомнения обуревали Фарассу, ибо теперь, с прибытием островитян, дело могло разрешиться само по себе. Хитрыe твари эти кейтабцы! — подумал он. Два года строили корабли- строили как бы втайне, но, по донесениям шпионов, тайна эта была открыта всем. Всем, кто имел глаза и уши! Глядите — мы, рыбье племя, отродье черепах, презренные разбойники и торгаши, готовимся к небывалому, замышляем неслыханное! На зависть Великим Уделам, и владыкам их, и всем светлорожденным потомкам Кино Раа… Как попугаи, задравшие хвосты над логовищем ягуаров!
Глава глашатаев усмехнулся и покачал головой. Пожалуй, попугаями их не назовешь, они обезьяны, хитрые вороватые обезьяны! Распустили слух по всем Срединным Землям, а потом явились к двум Очагам из шести с нижайшей просьбой — посодействовать, помочь, укрепить их замысел божественными силами! Надо думать, эти два Очага будут польщены, а остальные возревнуют… Ибо просьба изложена хитро: не от чудесных кораблей и опытных мореходов зависит успех свершаемого, а от вождя, что возглавит странствие, от человека светлой крови, на коем остановили боги свой благосклонный взгляд… Ну, а где вождь, где доблестный наком, там и воинский отряд, там и мудрец-аххаль, там и целитель, и серебряные чейни, чтоб снарядить корабли как полагается.
Моча скунса! Пусть! Пусть будут воины, жрецы, и лекаря, и корзины, полные серебряных чейни! Пусть! Все окупится с лихвой! Окупится, коль сгинет вождь в океане, исчезнет в далеких землях, попадет в утробу Паннар-Са, кейтабского демона-осьминога, вместе со всеми кейтабскими ублюдками! Жаль, что нельзя отправить с ним и кой-кого еще — скажем, старца Унгир-Брена, вконец выжившего из ума и возмечтавшего о недоступном. А также недоумков-родичей, Джиллора с Джаккарой.
Чтоб Сеннам завел их всех во тьму! Чтоб опустилась на них секира Коатля! Чтоб поразил их Тайонел и проклял Мейтасса! Чтоб не увидеть им ока Арсолана, чтоб стали они плевком Одисса!
Глава глашатаев снова плюнул в водоем, где сонно щерили пасти обожравшиеся кайманы.
Так что же делать с душителем-атлийцем, нечестивой собакой? Спускать с цепи или обождать? В надежде, что братец, великий вождь восточного похода, упокоится в акульем брюхе или в пасти морского чудища? Или улетит к облакам вместе с дымом погребального костра? Костра, разожженного в неведомых землях, в другой половине мира, куда и доплыть-то нелегко, а уж вернуться… Пасть койота! Вернуться, пожалуй, совсем невозможно — не легче, чем пересечь Чак Мооль! Правда, богам это удалось, как утверждают жрецы, но братец, черепашье отродье, не бог Кинну… Что ж, и кинну умирают, когда корабль идет ко дну!
И все же, решил Фарасса, две попытки лучше, чем одна. Он повернулся к стражам, стоявшим за его спиной, и, грозно оглядев их, распорядился привести атлийца. Того атлийца, что просидел в каменном мешке под Домом Страданий уже три года.
Всего лишь три года… Голодом его не морили, и он, несомненно, сохранил и силу свою, и сноровку, и присущую душителям кровожадность.
Часть 2
НЕВЕДОМЫЕ МОРЯ, НЕВИДАННЫЕ ЗЕМЛИ
ГЛАВА 1
Длинная пологая волна приподняла «Тофал», огладила влажной ладонью днище, неторопливо повлекла, потащила за собой; затем, наигравшись, позволила кораблю соскользнуть со своей гладкой огромной спины. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… и снова — вверх-вниз… Океанские валы чуть заметно раскачивали розоватый корпус «Тофала», и с каждым плавным его нырком подрагивало ласковое утреннее солнце, будто светлый глаз Арсолана выплясывал над самой водой монотонный танец, коим в Дни Предзнаменований провожают уходящий год. Было рано, но мир вокруг уже расцвел синим и голубым — почти весь и почти полностью, если не считать полупрозрачных облаков, солнечного диска, палубы из розового дуба и золотисто-смуглой кожи самого Дженнака. Лазурное небо круглилось над темным аметистом морских вод, полоска горизонта блистала сапфировой змеей, объявшей мир нерасторжимым исполинским кольцом, на синих парусах проступали огромные бирюзовые знаки в человеческий рост, призывающие милость богов к плававающим и путешествующим. Как и полагалось на морских дорогах, небо, океан, паруса «Тофила» и даже жемчужные браслеты на руках Дженнака были окрашены в цвета Повелителя Бурь и Ветров, Ахау Дальних Путей, Водителя Судов и Караванов. Здесь, в просторах Бескрайних Вод, никто не оспаривал ни синих оттенков, ни могущества и власти Сеннама.
Покорствовал ему и «Тофал». На этом самом крупном корабле экспедиции, превосходившем «Сирим» в длину на целых двадцать локтей, имелось два балансира и две мачты. Первая несла квадратное полотнище и пару треугольных, растянутых между концами верхней реи и носовым тараном; на второй полнились ветром еще два квадратных паруса, скроенных, как и остальные, из прочнейшей ткани, наполовину шелковой, наполовину хлопчатой, что была одним из многочисленных кейтабских секретов. Другим секретом были жгучие молнии Паннар-Са, его прозрачный Глаз, делавший далекое близким, и прочие загадочные приспособления из бронзы, дерева и стекла, помогавшие ОКаймору вести флот в океане по звездам, солнцу, течениям и ветрам. Это умение восхищало Дженнака, но он старался не проявлять заметного любопытства. Между ним и Чоч-Сидри с одной стороны — и рокаварским тидамом с другой, будто бы установилось негласное соглашение: не лезть в тайны друг друга, не принюхиваться к чужой чаше с вином. И потому кейтабец не расспрашивал одиссарского наследника и спутника его, молодого жреца, о зельях, придающих невиданную гибкость арбалетам и прочность панцирям; они же, в свою очередь, не пытались выведать, какой жидкостью наполнены горшки, громоздившиеся рядом с метательными машинами. В число запретных тем входило и морское искусство кейтабцев.
Корабли их, подобные плавучим дворцам, казались Дженнаку восхитительными творениями Одисса. Временами он нарочно погружался в транс — лишь для того, чтобы, воспарив над морской бездной, точно птица-предвестник, обозреть флот издалека. Способность к второму зрению, щедрый дар богов, зрел и расцветал в Дженнаке пышным цветом, и эти недолгие сны наяву, не связанные с предсказанием грядущего, давались ему все легче и легче. Стоило принять нужную позу, закрыть глаза, сделать привычное волевое усилие, и дух его взмывал ввысь, к облакам, сплетенным из нежного шелка, а под сомкнутыми веками начинали плыть яркие картины — безбрежное море, бескрайнее небо, синева, голубизна, лазурь… И в этом просторе цветов Сеннама покачивались пять кораблей — точно таких же, какие он видел однажды во сне, когда пробирался к Тегуму с охотником Илларом-ро.