"Фантастика 2023-198". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Я вооружился потеплее перед тем, как выйти. А снаружи установил пару датчиков, фиксирующих движение дальше зоны работ — и только потом уже запустил автоматы. Сам вскарабкался на борт, поближе к сорванному локатору, и начал тестировать то, что от него осталось.
Через час примерно сигнализация сработала. Причем движущийся объект не смылся в темноту, как только я его обнаружил, а остался сидеть на освещенном месте.
Он не походил на Старшего Мыша даже издали — Мыш-то был серый такой, вернее, бурый, а этот — почти черный. И помельче. И держался очень
Этот чужой очень внимательно наблюдал, как я спускаюсь. А когда я стал подходить, он весь напрягся, но не убежал. Дал себя рассмотреть.
Волосы у него на голове выглядели, как грива — длинные, и он мне показался намного тощее Мыша, просто непонятно, в чем душа держалась. Какая-то брезентовая хламида на нем едва не рассыпалась от ветхости — и никакой другой одежды. И ни ножа, ни другого оружия у него не было. И он пискнул:
— Большой, все хорошо, — и показал пустые ладошки, будто знал, что люди так делают.
Редкостная умница.
Я подошел поближе, присел на корточки и дал ему руки понюхать. Если начинаешь контакт с чужой расой — надо принимать их правила игры, ничего не поделаешь. Он меня очень деликатно обнюхал, как полагается по местному этикету, и в нос понюхал аккуратно, не прикасаясь. И я сделал вид, что тоже его нюхаю, хотя он не пах, на мой взгляд, ничем, кроме здешнего подземелья.
— Здравствуй, — говорю. — Я — Большой, Боец. А ты кто?
Он посмотрел на меня и потер за ушами. И присвистнул.
— Я, — пищит, — Поэт, сын Сталкера. Пришел говорить. Не драться — говорить. Будешь говорить?
Хорошо представился. Я чего угодно ожидал, откровенно скажу — но не того, что со мной придет беседовать мышиный поэт. Это меня потрясло. Мышиная цивилизация вообще поражала своей многогранностью. Я совсем забыл, как перед выходом из корабля заряжал пистолеты и проверял бронежилет. Я думал только, сумею ли оценить мышиную поэзию по достоинству, если мой гость надумает читать мне свои произведения.
Я понюхал его в нос так светски, как смог.
— Я рад, — говорю. — Мне лестно. Зайди в гнездо. Поговорим.
Поэт взволнованно подпрыгнул и почесал щеку. Очень хорошо дал понять, что ему страшновато. Я даже подумал, что он откажется, но настоящие таланты отважны — он вприскочку подбежал к люку и остановился. Пискнул:
— Я пойду. Мне интересно.
По наклонному коридору нашему гостю было тяжело подняться, потому что у него… чуть не сказал «лапки»… ноги скользили. Я его поднял поперек живота и донес до каюты; мучился собственной бестактностью, но Поэт оказался существом демократичным. Он даже взъерошил мои волосы — в этом мне показалось что-то от высших приматов, явно дружеский жест, во всяком случае, доверительный.
Дверь в каюту открылась, а за дверью Эдит ела ванильные коржики.
Я сразу поставил Поэта на пол и сказал:
— У меня есть еда. Ты голоден?
Вопрос был ритуальный, и ответ был ритуальный — утвердительный
— Марсэлл, ты же собирался что-то чинить! А сам опять с кры…
Но я ее перебил и поймал ее «крысу» на подлете.
— Эдит, — говорю, очень серьезно, — ты ставишь меня в неловкое положение. Этот господин, который оказал нам честь и нанес визит — представитель здешней богемы, гуманитарий, как и ты. Он пришел побеседовать — а ты затеваешь ссору. Нехорошо.
У Эдит лицо вытянулось и глаза округлились. Она еле выговорила:
— Богема?!
— Не веди себя вульгарно, дорогая, — говорю. — Лучше налей нашему гостю кофе. И сахару положи ложек пять. У них очень непросто с продовольствием, как ты помнишь.
И это сработало. Все-таки этикет у так называемых «цивилизованных людей» накрепко в мозги впечатан и на ключевые слова они реагируют, как компьютер — на ввод правильной команды. Поэтому Эдит налила кофе, и положила сахару, и размешала, и поставила перед Поэтом чашку на блюдце. Даже запахнула пеньюарчик и принялась тщательно поправлять прическу, даже свою сумочку с тушью-помадой достала — потому что Поэт ей теперь был не «крыса», а «коллега».
С «цивилизованными» всегда так. Им кодовое слово важнее, чем живое существо. Но тут ничего не поделаешь и по-человечески не объяснишься — просто нажимай на нужные рычаги, и будет результат. Тоскливо, но действенно.
Я отметил, что Эдит меня слушает, и говорю:
— Скажи, Эдит… видишь ли, раньше у меня как-то не было подходящего момента спросить, какая у тебя, собственно, профессия, а теперь очень хорошо бы это узнать.
Она задрала подбородок и сообщает:
— Я — искусствовед.
— Это, — говорю, — нам повезло. Потому что наш гость — Поэт. Надеюсь, ты поможешь мне беседовать компетентно.
И тут я впервые увидел, как Эдит краснеет. Она спрятала помаду, и потупилась, и сказала очень скромно:
— Откровенно говоря, Марсэлл, с крысиной поэзией я раньше как-то не сталкивалась.
— Это ничего, — говорю. — Профессионал должен быть ко всему готов — если он профессионал высокого класса. А ты сама хвасталась образованием.
Тем временем Поэт поел и принялся церемонно чиститься. Заложусь, ребята, он действительно был местным аристократом духа. Мыш чистился очень просто и грубовато, как и полагается бойцу и охотнику — Поэт гламурно вылизывался между пальцами и тер за ушами.
Я потом узнал, что за ушами — это очень непросто. За ушами — это эстетика, шарм и пикантность, особенно когда двумя руками сразу. Высший пилотаж светского тона и хорошего вкуса. А щеки под вибриссами — это простое выражение благодарности. Обычная такая домашняя вежливость.