"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
– Слушай, ты прям как девчонки из гимназии Тальминовой! «Господин», надо ж, придумал!.. Фёдор меня зовут.
– Очень приятно, – вежливо сказал Ниткин. – А я Петя… то есть Петр.
– Вот и хорошо! Заходи давай.
Дверь открылась.
Никакой казармы за ней, само собой, не оказалось, а оказалась небольшая, но уютная комната с одним окном, примерно в полторы сажени шириной; с вешалкой справа и узкой дверью слева, с собственным ватерклозетом и раковиной; вдоль стен стояли две высокие кровати, по-настоящему высокие, с оградой, как полки в купе поезда,
– Ух ты!.. – вырвалось у Фёдора восхищённое.
Да, это никак не походило на 3-ю Елисаветинскую военную гимназию. Совсем не походило.
Фёдор взлетел по лесенке – узкой, словно трап на миноносце, – наверх, удостоверился, что и подушки, и одеяла наличествуют, и даже засмеялся. Так жить можно!
Впрочем, теперь понятно, почему и Вера и Надя болтали, что якобы в городской мужской гимназии старшие классы презрительно именуют александровских кадет «неженками» и «принцессками». Ещё будто бы звали «абизянами косыми-кривыми», по шифровке корпуса; и через то между кадетами и гимназистами случалось немало драк.
Фёдор свесился через оградку. Петя Ниткин стоял возле своей постели, глядя на неё со всё тем же ужасом, который в книгах о приключениях в дикой Африке назвали бы первобытным.
– Эй! Ниткин, ты чего, а, Петя? – удивился Фёдор.
– Мне… нам… тут быть… одним… – услыхал он и понял, что его сосед вот-вот разревётся.
Поручение подполковника Аристова новоиспечённый кадет Солонов помнил очень даже крепко.
– Петь? Петя, ты о чём? – Он спустился вниз.
Петя мигал и упрямо смотрел мимо, куда-то в угол.
– Погоди… – догадался Фёдор. – Ты небось никогда из дома не уезжал?
– Нет, гос…
– Федей меня зовут!
– Хорошо, – покорно согласился Ниткин, понурившись. – Нет, не уезжал. И вообще… я ни в школу, ни в гимназию, никуда не ходил никогда. Меня дома учили. С братьями и сёстрами…
«Богатые, наверное», – подумал Фёдор. Семья полковника Генерального штаба Солонова домашних учителей позволить себе не могла.
– А как же ты тут оказался? – Фёдор отправился инспектировать ватерклозет. Да-а-а… это вам не «умывалка». – Так, Петь, только, чур, в туалете не читать!
– Я не буду, – послушно сказал Петя. – А как оказался… Долгая история. Папа… – он вдруг замер, хлюпнул носом, – папа уехал. От нас. Совсем. С… с деньгами. А о нас стал заботиться мамин брат. Двоюродный. Он… мы… я… словом, он и сказал – мол, надо мужчиной становиться…
– А почему ж сюда? Почему не в гимназию?
Петя вздохнул. Он сейчас казался совсем несчастным.
– Потому что дядя Серёжа, он… он… он военный, генерал… Сказал, что корпус из меня человека сделает.
– Ты и так человек! – горячо заспорил Фёдор. Петя Ниткин, неуклюжий и потешный, ему отчего-то нравился. Видно было, что не соврёт, не сфискалит и не предаст. Вот не предаст, и всё тут. Такое бывает, что сразу видишь, одного взгляда хватает.
Но Петя так и стоял, понурившись.
– Да брось ты! Не бойся. Вот у нас в военгимназии, вот там было – ух! Дрались, что ни день! – Петя вздрогнул. – Старшие классы чего только не творили! И «Москву показать», и «к доктору сводить», и «на скрипке исполнить»…
Петя совсем вжал голову в плечи.
– А ещё наряды были! – вдохновляясь, Фёдор нёсся на всех парусах. – Кол тебе вкатили – всё, иди очко драить!
Ниткин позеленел.
– Ага, – жизнерадостно кивнул Федя. – Военная гимназия, брат, не фунт изюму! Я там три года отучился. Знаю, как оно было! Три года там, а потом папу сюда перевели; здесь-то, брат, всё равно что курорт, сам видишь!
– А что, правда, каждый день драться надо было? – Петя Ниткин воззрился на Фёдора, словно на ветхозаветного пророка.
– Н-ну-у, в общем, да. Там знаешь как? «Эй, Иванов, пошли махаться после классов!» И попробуй только не выйди!
– А то что? – замирая, с ужасом и восторгом прошептал Ниткин.
– А то всем классом в умывалке тёмную устроят! – слегка преувеличил Фёдор.
– А… а тебе такое говорили?
– Спрашиваешь! Каждый день! И идёшь, и махаешься! Но у нас по правилам было. Лежачего не бить, в кулаке ничего не держать, подножек не ставить, в обхватку не лапать!
– Но по лицу бить… – страдал Петя.
– Не по лицу! – строго поправил Фёдор. – А по роже!
– А тут? Тут тоже надо… махаться? – с ужасом спросил Ниткин.
Кадет Солонов почесал в затылке. Если судить по 3-й Елисаветинской, то да. Кадет, который не дерётся, – не кадет. Но как сказать это бедному Пете в его смешных очках?
– Не боись! – наконец решил Федя. – Меня держись! Константин Сергеевич, подполковник Аристов, сам же сказал – я, мол, за тебя отвечаю!
– А… а сказать господину Аристову нельзя разве?
– Ты что?! – ужаснулся Фёдор. – Крысятничать, филёрствовать, начальству доносить?! Тут такую тёмную устроят, брат Ниткин, что живого места не останется!
– Но как же так? – недоумевал Петя. – Константин Сергеевич, он… он хороший. – Ниткин покраснел. – Мне он понравился. Почему же сказать-то нельзя?
Фёдору пришлось вновь чесать затылок. Подполковник понравился и ему, но…
– Эх, Ниткин, Ниткин! Начальство – оно всегда начальство, сечёшь?
– Не-а, – Петя замотал головой. – Начальство – это что такое? Ты же не к «начальству» идёшь, а к человеку. Константин Сергеевич хороший. Он бы помог, разобрался бы…
Резон в словах Ниткина, конечно, имелся, признался себе Федя. Махаться каждый день, а потом ходить с синяками и расквашенным носом, конечно, очень доблестно, но не всегда удобно. И учителям врать, что, мол, с лестницы упал – особенно такому учителю, как Константин Сергеевич, который Феде сразу приглянулся, – тоже не очень. Но… иначе-то никогда и не бывало!
– Ладно, Петь, не унывай! Придумаем что-нибудь. Да и вообще, это ж хороший корпус, лучший, наверное, даже! Может, тут оно совсем не так!