"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— Муженёк, ты абсолютно прав. Но стоит немножко уточнить. Не опозорить, а поставить принца в такое положение, когда он, как человек чести, очень сильно симпатизирующий нашей добродетельной Адели, должен будет немедленно жениться на ней. Однако лучше, если он примет такое решение по собственной воле, а не под давлением обстоятельств, — со вздохом добавила жена.
— Ты права, жёнушка. Так что я отправлю ему вежливейший отказ с намёком. Как ты смотришь на такое:
"Благородный принц Крангор! Когда твоё высочество соизволит быть в Линье, мы всегда будем рады видеть тебя у себя дома. Я, моя жена и наша дочь Ариньисса примем тебя как гостя нашего города и как нашего желанного гостя. А если у тебя будет свой двор здесь, мы с удовольствием будем отпускать Ариньиссу быть при твоём дворе, до тех пор, пока это
— Прекрасно, мой мудрейший муж! Годы заседаний в Сенате отточили твой язык и твой ум! — и жена ласково поцеловала мужа, а тот свою мудрую и ненаглядную хозяйку дома.
Сенатор даже не заметил, что выболтал практически всё содержание сверхсекретного обсуждения на Малом Совете. Не будь его жена действительно мудрой, это бы разнеслось по всему городу, назначенный канцлером консул всполошился бы, и некоторым сенаторам можно было бы даже потерять голову, а уж свободу и значительную часть имущества — наверняка.
Принц Крангор, получив через своего Учителя Суктраккита устное послание сенатора, призадумался. Он понял, что кое-кто в Линье не прочь видеть его в городе, и что сенатор среди таких. Задача взять Линью уже не представлялась столь невыполнимой. И ещё он осознал, что его личная задача, связанная с девушкой Ариньиссой, которую никак не мог забыть, вполне достижима. Осталось только решить обе эти задачи наилучшим образом. Пока что о женитьбе принц и не думал, у знатного и благородного человека есть масса других способов добиться благосклонности девушки. А вот о городе он думал всё больше и больше: ему всегда нравилась Линья, в отличие от скучного Зоора.
Брунхильда вовсю занялась Аделью, попросив мужа пока что не вмешиваться, за исключением мимолётных благожелательных упоминаний о принце. Она стала расспрашивать дочь, как та, будучи ещё десятилетней девочкой, обучала принца линьинскому языку. Оказалось (но, впрочем, Брунхильда вычислила это уже давно), что принц полушутя-полусерьёзно ухаживал за Аделью уже тогда. У Адели хранились его невинные подарочки, и мать постепенно пробудила в ней воспоминания о таком остроумном и обходительном принце. Всё, рассказанное дочерью, мать поворачивала таким образом, что Крангор выглядел героем и сказочным принцем. И уже через несколько дней Адель чудом поймали, когда та пыталась сбежать из города.
Выяснилось: наслушавшись героических баллад и начитавшись историй о женщинах и девушках-героинях, она вознамерилась прийти к принцу и своим очарованием заставить его снять осаду с родимого города. На вопрос матери, понимает ли она, что для этого, скорее всего, пришлось бы стать любовницей принца, дочь серьёзно ответила, что, конечно, понимает. Но принц настолько милый и выдающийся, что такая жертва ради родного города была бы ей сладка втройне. Видимо, мать слишком быстро преуспела, разбудив у дочери чувство заочной влюблённости. Ей пришлось усилить надзор за дочкой. Она стала думать, как, не выдавая тайных планов, показать Адели: брак вполне реален. Но страшные события прервали этот процесс.
В этом мире способ борьбы с эпидемиями резко различался, если болезнь была не опасна для потомства (в первую очередь) и не очень смертоносна, и если болезнь не удовлетворяла этим критериям безвредности. В первом случае карантин, конечно, был. Больных лечили и, в общем, обходились с ними близко к тому, как в нашем мире. Во втором всё было организовано намного более безжалостно и жёстко, зато крайне эффективно.
Если начиналась эпидемия вредоносной болезни, устанавливался жесточайший карантин, а больных просто уничтожали на месте, за исключением тех, кого необходимо было постараться всеми силами сохранить, либо для кого семья оплачивала строгую изоляцию и лечение. Если семья пыталась скрыть больного, уничтожалась вся семья. Дурная венерическая болезнь, от которой покончил с собой Эстайор, признавалась вредоносной и эпидемической. Вредоносность была связана с её побочными последствиями для потомства (видимо, это было что-то типа земного сифилиса). Правда, карантин в этом случае был менее строгим, и больных перед уничтожением расспрашивали, с кем они имели сношения, поскольку простой контакт с ними считался безвредным. Но даже тех,
Эту болезнь успели занести в Линью, и началась чистка в публичных домах, в тавернах, среди портовых шлюх, да и светских людей всё это затронуло серьезно. Сам Суктраккит покончил с собой, ухитрившись по пьянке подхватить болезнь.
Такие события в городе вызвали сильное брожение в народе. Как всегда бывает в подобных случаях, валили и на больную голову, и на здоровую. Наместник-консул не осмеливался выходить из дома без сильной охраны. Словом, народ был подготовлен к смене власти.
В этой обстановке инициаторы переворота, среди которых был член Совета Трёх и Совета Семи, склонили эти тайные советы низложить консула. Было проведено секретное заседание Сената, принявшее то же решение. А затем принца впустили в город через потайную дверь, под прикрытием организованного им штурма одних из ворот. Консул-наместник был объявлен низложенным (специально для этого собрали народное собрание). Даже гарнизон его не поддержал, и флот перешёл на сторону восставших. Когда консул попытался заявлять, что он не признаёт решения Сената и Народа, старейший из сенаторов поднялся на трибуну и задал три вопроса.
— Налагает ли кто-то из преторов вето на решение народа?
— Налагает ли кто-то из трибунов вето?
— Налагает ли кто-то свое жизненное вето?
— Ну что же, вето нет. Бывший консул, отдавай знаки отличия, иначе их отберут насильно и ликторы выгонят из города палками.
После этого королевский наместник бесславно удалился.
Через неделю после взятия Линьи, когда эпидемия была официально объявлена законченной, состоялись выборы нового консула. Вначале народ выбрал открытым голосованием двенадцать выборщиков. Затем из них по жребию отобрали восемь. Эти восемь удалились в зал совещания и выбрали двенадцать новых выборщиков. Из них по жребию отобрали семь. Этих семь заперли в малом зале совещания, выдав каждому из них по хлебу, кувшину вина и кувшину воды. Они не имели права выходить, пока не придут к единогласному решению о кандидатуре консула. Приев хлеб и выпив вино, они рекомендовали консулом принца Крангора. Народ утвердил их решение. После этого выборщики образовали Совет Семи, следящий за консулом, чтобы тот не скатился в деспотию, и выбрали десять кандидатов, из которых тайным жребием был отобран Совет Трёх, высший наблюдательный орган республики. Далее Сенат и Народ по рекомендации Малого Сената, Совета Семи и Совета Трёх (от лица которого выступал секретарь, чтобы не рассекречивать его членов), приняли решение предоставить консульские полномочия принцу Крангору пожизненно, но лишив его права рекомендации преемника.
После торжественного вступления в должность нового консула состоялся большой государственный пир. По обычаю, на этом пиру танцевали только знатные особы. Он также был ярмаркой невест, одним из редких мест, где можно было невесте и жениху объявить о своём будущем браке по своему выбору, а не по сговору их семей.
Первый танец был для девушек из знатных семей. Ради этого танца одевались крайне легкомысленно по обычным понятиям. Юбочка из отдельных полосок разноцветных тканей, широкий пояс, венок из цветов на груди, сандалии. Принц сразу заметил Ариньиссу, не сводившую с него глаз. И вот наступил финал танца. Девушки шли танцевальным шагом мимо шеренги неженатых мужчин. Это был момент, когда жених мог выбрать невесту, а она согласиться на его предложение.
Было два способа выбора. Обычный, когда жених выводил невесту из шеренги, целовал её, и если она отдавала ему поцелуй, то помолвка считалась совершенной. Если же она не отвечала поцелуем, а возвращалась в шеренгу, позора не было ни для одной стороны. Порою некоторые женихи на таком балу делали по три попытки привлечь невесту, а уж несколько попыток на одну девушку было обычным явлением. Торжественный и обязывающий, когда жених снимал с груди девушки венок из цветов и отдавал ей с поцелуем. Если она в ответ надевала цветы как венец на голову жениха и целовала его, то обе стороны считались обязавшимися вступить не просто в брак, а в одну из высших форм брака. Но второй попытки здесь быть не могло. Отказ девушки позорил жениха, да и девушку до некоторой степени тоже.