"Фантастика 2024-119".Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Первое, сорвавшееся с уст невысокой, плотной, очень широкобедрой, но практически безгрудой девицы года на три-четыре постарше меня, заставило мысленно застонать:
— Ух-ты, какой милашка! Хочу-хочу-хочу…
Второе и третье, озвученные девчонками из свиты «доски», тоже не обрадовали, ибо отличались от первого только формулировками.
Четвертое слегка напрягло, так как процентов на семьдесят состояло из мата. А пятое… его я пропустил мимо ушей. Ибо «оратор» не ограничился вопросом, кстати, заданным в стиле четвертого, и потянулся ко мне. Вроде как, собравшись приподнять пальцем подбородок и разобраться, «кого это
Палец я поймал и сломал. Потом, не ослабляя захвата, заставил орущее тело опуститься на колени и равнодушно уставился в глаза:
— Следующий раз начни с поясного поклона и обращения на «вы».
О том, что не мешало бы «включить» онежский акцент, вспомнил уже потом. Затем сообразил, что настоящий Лютобор не отличался говорливостью, мысленно пообещал себе больше не тупить, прервал матерную тираду жертвы собственного любопытства еще одним шевелением ее указательного пальца и уронил аж две короткие фразы. На этот раз с правильным говором:
— Не зли меня. Оно того не стоит…
До кабинета директора прогулялся в относительной тишине, постучал в массивную деревянную дверь, украшенную гербом рода Зыбиных и скромной табличкой с должностью, фамилией, именем и отчеством того, кто должен был за ней обитать, дождался разрешения войти и потянул на себя створку. А когда перешагнул через порог и повернул голову вправо, обнаружил не обещанного Извольского Валерия Алексеевича, а тетку лет тридцати с крайне неприятным и высокомерным лицом, осанкой если не императрицы, то княгини и очень скромным бюстом, упакованным во что-то кружевное и пышное.
— Кто такой? — вперив в меня подозрительный взгляд, спросила она и недовольно поджала тонкие губы.
— Дерябин. Лютобор Игоревич… — представился я и замолчал.
— Где тебя носит?! — взбеленилась она, собралась, было, перейти на визг, но как-то поняла, что им меня не проймешь, и приказала ждать. Но вместо того, чтобы сообщить о моем прибытии, вцепилась в пилочку и продолжила полировать ноготь мизинца левой руки. «Голос» озвучил специальный пункт инструкции и на этот случай, так что я деловито прошел к следующей двери и под возмущенное верещание цербера в юбке вломился в святая святых этой школы-интерната.
Реакция хозяина кабинета, в момент моего появления на пороге что-то сосредоточенно читавшего с экрана рабочего монитора, не заставила себя ждать — сфокусировав взгляд на моем лице, он дважды дернул себя за кончик ухоженного уса, повелительным жестом послал «стерву» куда подальше и добродушно улыбнулся:
— Лютобор Дерябин?
Я утвердительно кивнул.
— А где сопровождающий?
Я равнодушно пожал плечами.
— Уехал обратно в клинику?
Тут я снова кивнул.
Валерий Алексеевич влез в архив записей камер видеонаблюдения, без труда нашел сгенерированную картинку, проследил за «метаниями» моей виртуальной копии по территории интерната и сделал вывод, к которому его подталкивал «Голос»:
— Изучил диспозицию и решил не убегать?
Я отрицательно помотал головой, «понял», что так мой ответ получится неполным, и прервал молчание:
— Изучил. А убегать не собирался, ибо дал слово.
— Значит, ценишь слово? — задумчиво хмыкнул он, не дождался никакой реакции, но все равно удовлетворенно усмехнулся и жестом предложил мне усаживаться в одно из кресел, придвинутых к его столу: — Что ж, уже неплохо. Располагайся поудобнее и готовься к своего рода допросу: мне надо понять, насколько информация из твоего досье соответствует реальности, разобраться с уровнем знаний и тэдэ, чтобы определить в класс, в котором ты сможешь прогрессировать быстрее всего…
…Комната на четверых учащихся, через порог которой я переступил следом за Извольским, оказалась более-менее ничего. В смысле, аккуратно заправленные кровати не упирались одна в другую, а были расставлены по углам, возле каждой стоял небольшой одноместный столик с терминалом, в узком простенке между двумя небольшими окнами, просвечивающими сквозь тонкие занавески, обнаружилась панель не самого древнего климат-контроля, а потолочные панели, судя по всему, могли менять плотность светового потока в достаточно широких пределах. Увы, на этом вроде как плюсы заканчивались и начинались минусы. Для начала соседей у меня оказалось трое, и ни один из них не оставлял впечатление лидера. Далее, состояние их одежды не шло ни в какое сравнение со шмотьем любителя подержаться за чужие подбородки: два пуловера из трех были значительно меньше, чем требовалось, и доживали как минимум вторую молодость, а третий, кроме всего прочего, еще и стирался… хм… нечасто.
Штаны, протертые на бедрах и оттянутые на коленях, тоже не радовали взгляд, одна пара кроссовок просила есть, а носки имелись не у всех.
Приблизительно в том же стиле выглядело и все остальное: Кровати были продавлены, столешницы — исцарапанными, на двух терминалах из четырех имелись либо царапины, либо сколы, в левом верхнем углу панели управления климат-контролем мигала желтая лампочка и т. д. Впрочем, больше всего меня напрягло не все вышеперечисленное, не скорость, с которой обитатели этой комнаты повскакивали с мест и выстроились в одну шеренгу, а затравленность в их глазах. Вот я и уперся:
— Я тут жить не буду.
Благожелательность директора как ветром сдуло — он обжог меня очень недобрым взглядом и обозначил намек на змеиную улыбку:
— И почему же?
— Они — местные отверженные. Комната — свинарник. А я себя уважаю.
— Вот и уберешь. Или убедишь убираться их.
Слово, едва заметно выделенное интонацией, развязывало руки, так что я молча подошел к свободному столику, положил на него добро, полученное у местного завхоза, развернулся на месте и двинулся к двери. Когда вцепился в ручку и потянул створку на себя, Валерий Алексеевич, почему-то решивший, что я сдался, непонимающе нахмурился:
— Куда это ты собрался?
— Искать комнату, достойную меня… — уже из коридора ответил я. — И убеждать кого-нибудь из ее обитателей немедленно переселиться сюда.
— Стоять!!! — рявкнул он, но куда там: характер настоящего Лютобора, описанный «Голосом», позволял задвинуть просьбу матушки не выделяться, и я закусил удила.
Увы, директор, вылетевший из «свинарника» следом за мной, этого не знал, поэтому, догнав, сдуру вцепился в мое правое запястье и… обнаружил, что захват сброшен, а у меня в глазах плещется бешенство. То самое, которым я осаживал потомственных дворян. Впрочем, вцепляться в глотку ЕМУ было рановато, поэтому я задрал левый рукав так, чтобы Извольский заметил часы и допер, что у меня есть запись всех наших бесед, и изумленно выгнул бровь: