"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20

Гаврилова Анна Сергеевна

— Храни вас Господь, господа, — в глазах её блеснули слёзы, отчего она смутилась и поспешила скрыться в глубине дома.

— Куда теперь, Иван Ильич? — через некоторое время спросил я, усаживаясь в сани, из которых Митрофан только что вынул рулон парусины.

— На Златоустовскую оружейную фабрику, Гаврила, — ответил Вяземский. И крикнул извозчику: «Поспешай, любезный! Быстро обернёмся, полтину накину!»

— Эт мы завсегда рады, ваше благородие! — прогудел извозчик, — но! Родимая, пошла, пошла…пошла-а-а!

Глава 7

Даже шедевры кулинарии не могут быть сохранены ни в каких музеях.

Они съедаются тем быстрее, чем они прекрасней.

Вильям Похлёбкин.

— Иван Ильич, а сколько может стоить новая швейная машинка? — спросил я Вяземского, прижимаясь к врачу плечом на очередном повороте саней.

— Новая, думаю, сто рублей или около того. Дорого. Слышал, их всё больше в кредит продают или в рассрочку. Артельным или обществам, таким как мастерская Нестеровой. Так что, подарок нам мадам царский сделала!

— Это да. А чего нам на оружейной фабрике занадобилось?

— О, это отдельная история. Понимаешь, хороший хирургический инструмент надобно у ювелиров заказывать. Других возможностей в Иркутске нет. Или из Европы выписывать. А там сейчас…сам понимаешь…

— Вашбродь! — прервал нас извозчик, — можа, через пруд? Лёд крепкий. А то ежели в объезд до Свято-Троицкой площади поеду, то аккурат на ярмарке застрянем.

Возница указывал кнутом на покрытый ровным слоем голубоватого снега водоём, упирающийся в основания двух небольших то ли горок, толи холмов, между которыми вдали живописным прямоугольником раскинулись корпуса, видимо, той самой фабрики.

— Давай, бедовый! — махнул перчаткой Иван Ильич, и мы понеслись по ровной, как стол снежной целине. Полузагруженные сани просто летели, ведомые крепкой гнедой кобылой, управляемой умелыми руками бородатого извозчика. Снег взлетал из-под полозьев, искрясь на поднявшемся в зенит солнце. Не успели мы насладиться просторами, как сани уже выруливали к главному подъезду длинного двухэтажного корпуса, вход в который охранялся настоящим нарядом солдат с унтер-офицером. Стояла караульная будка.

Коллежский асессор пошёл искать — вызывать нужного нам человека. Через полчаса, когда я уже вылез из саней и начал приплясывать на заводской площади, ибо морозец к полудню разыгрался не на шутку, несмотря на мою новоприобретённую устойчивость к изменению температур, военный врач вернулся в сопровождении высокого худого мужчины в чёрном мундире горного инженера, коротко отрекомендовавшегося: «Сергей Васильевич!» — и крепко пожал мою заиндевевшую ладонь.

— Решили прихватить тебя, Гаврила. На территорию завода въезд воспрещён, но Сергеем Васильевич договорился провести нас на железные склады, где копится лом и всякий хлам, что идёт в переработку. Там хотя бы тепло. Мастер, что мне нужен, скоро сменится и мы заберём заказ.

— Инструменты?

— Они самые. Двенадцать наборов. Их в Самаре как воздуха ждут. Один из них наш. Ради них-то я вас и позвал. Не с Ольгой же Евгеньевной таскать эдакую тяжесть?

— Правда ваша, Иван Ильич.

— Ты, Гаврила, не осуждай, — похлопал меня по плечу Вяземский, — я ведь непросто так радовался, что сэкономили на швейной машинке. Денег-то едва-едва на этот заказ, да на сегодняшние покупки хватило бы. Следующий перевод от общества только в Самаре получу. Неудобно перед Сергей Васильевичем. Договаривались через третьи руки. Он нам на слово поверил. Золото, а не человек!

— Да что ж я, без понятия? — удивился я вдруг прорвавшейся щепетильности коллежского асессора.

Мы доехали с извозчиком до особняка расположенной

группы одноэтажных зданий красного кирпича, к одному из которых подходила железнодорожная узкоколейка, местами заметённая снегом.

Широкие ворота пакгауза были заперты, но небольшая дверь в одной из створок открыта. На пороге неё стоял кургузый мужичок в малахае и полушубке с двустволкой на брезентовом ремне.

— Здравствуй, Митрич, — обратился к нему горный инженер, — эти господа со мной. Пропусти их внутрь, переждать в тепле. Скоро обед. Они к мастеру Скорыкину Василию Кузьмичу приехали за инструментом для фронтового лазарета. Мы проследовали внутрь под чутким взглядом молчаливого сторожа, который на наше приветствие лишь буркнул что-то невнятное.

Внутри, несмотря на большие окна, было сумрачно. Так как всё внутреннее пространство склада было заставлено ящиками, деревянными контейнерами и просто какими-то грудами железяк, прикрытых дырявой мешковиной.

Сторож провёл нас к закутку у стены, где стояла самая обыкновенная буржуйка, в которой весело потрескивал огонь. Вокруг стояли пустые деревянные ящики, на которых мы с военным врачом и расположились.

Горный инженер откланялся. И мы некоторое время молча грелись у печки, глядя на огонь. Потом Иван Ильич угостил сторожа папиросами, чем немедленно растопил лёд отчуждения. Завязалась неторопливая беседа о предметах, которые волновали сейчас, пожалуй, любого жителя Империи. От Польши до Тихого океана. О войне, мире, растущих ценах на продукты. Сторож оказался словоохотливым, и они с Вяземским сошлись на почве обсуждения тонкой работы по металлу. Оказалось, что Митрич в прошлом мастер цеха и ушёл в сторожа по причине почтенного возраста. Дома сидеть скучно, а тут, вроде как, при деле. Старые друзья, опять же, захаживают. Знал он и мастера Скорыкина. Отозвался о нём исключительно уважительно и с придыханием, узнав какую работу тот сделал для военных врачей, отметив, что уж кому-кому, а Василию Кузьмичу сам Бог велел с особыми сплавами работать.

От печки шёл приличный жар, и поскольку я активного участия в разговоре не принимал вскоре меня стало клонить в сон. Чтобы совсем не заснуть, я встал с ящика.

— Митрич, я похожу тут, ноги разомну?

— Валяй паря, — отмахнулся сторож, увлечённо рассказывая коллежскому асессору очередную байку о заводском житьё-бытьё.

Я начал прохаживаться между ящиками и контейнерами, периодически натыкаясь на неожиданные находки. То разорванный ствол чугунной пушки, а то и ящик с проржавевшими железными костылями непонятного назначения. Из-под порванной в нескольких местах мешковины выглядывал край деревянного корыта, доверху наполненный переломанными, погнутыми лезвиями каких-то топоров, бердышей и алебард.

Я захотел рассмотреть поближе и запнулся за деревянную треногу, очень напоминавшую портновский манекен, на котором обычно в швейных мастерских размещают платья или пиджаки. Он был старым, кое-где погрызенным мышами или крысами. На нём висели остатки какого-то полуистлевшего тряпья, а у основания ножек лежала и вовсе бесформенная груда каких-то железок. Движимый праздным любопытством, я поднял одну из них. Это оказалась прямоугольная пластина, примерно двадцать на тридцать сантиметров. Довольно тяжёлая с высверленными по углам отверстиями. Что примечательно, металл был абсолютно не тронут ржавчиной, хотя лежал во влажном тряпье на сыром бетонном полу пакгауза. Всего таких пластин отыскалось двадцать две. Толщина металла по приблизительным прикидкам составляла чуть больше полсантиметра.