"Фантастика 2024-30". Компиляция. Книги 1-25

Скиба Сергей

— Какие люди… — несколько желчно усмехнулся Дафф, взглянув на вошедших.

Он был явно нетрезв, и рядом с ним стояла большая бутыль, оплетённая соломой, а также здоровенная глиняная кружка — даже не бокал. И занят он был довольно странным делом — опаливал на огне свечи писчее перо. Несколько оплавленных огарков уже лежали на столе между кучками пепла, которые когда-то были бумагой. Даже не поздоровавшись, Дафф вновь вернулся к увлёкшему его занятию — он стал зачарованно наблюдать за завитками дыма, поднимавшимися над плавящимся пером. В комнате стоял довольно удушающий запах палёных перьев.

Давин

неодобрительно оглядел представшую перед ним картину. Дафф явно сорвался — сейчас он частенько бывал пьян и редко покидал комнату. Иногда Давин вытаскивал былого друга-недруга наружу, чтобы посидеть с ним у камина или дойти до могилы Лауры, но понимал, что если у того не появится воли к жизни, помочь он ничем не сможет.

— Почему я не увидел на стенах ни одного флага Тионитов? — без обиняков начал Увилл, нисколько не проникнувшись бедственным положением Даффа.

Давин ещё раньше отметил это, но, естественно, ничего не сказал Увиллу — тот добровольно заточил себя, и была надежда, что он просто не заметит, что флаги на стенах, приспущенные сейчас по случаю траура, были сплошь чёрными с золотым кольцом из звеньев цепи, и ни одной серебряной башни на лазури среди них не было.

— А почему они должны там быть? — меланхолично спросил Дафф, продолжая наблюдать за сворачивающимися волосками пера.

— Потому что это — мой замок! — взорвался Увилл. Он, как всегда, не сумел совладать с собой в присутствии Даффа.

— Правда? — это прозвучало так, будто бы Дафф искренне удивился. — Разве?

И он, наконец, оторвал свой взгляд от свечи. Более того, хмельная апатия понемногу стиралась с его лица. Возможно, Увилл — это было то, что нужно, чтобы вытянуть Даффа из этой ямы. Но всё же Давин опасался скандала и возможного нового припадка сына, поэтому тут же попытался увести его:

— Увилл, давай поговорим об этом позже…

— Мы поговорим об этом и позже, и сейчас, — вырывая руку, воскликнул Увилл, делая шаг к столу, за которым сидел Дафф. — Да, это мой замок, и замок моего отца! А ещё замок моей матери! Это — замок Тионитов, и то, что ты сидишь тут, не делает его вотчиной Саваланов!

— Напомню, если ты запамятовал, Увилл, — резко ответил Дафф, отбрасывая огарок пера. — Что твоя мать умерла с фамилией Савалан. И что замок этот принадлежит мне уже двадцать лет! И что наследует его мой сын, Борг Савалан. А ты, насколько я знаю, являешься наследником домена Танна, да и то на месте Давина я бы десять раз подумал, прежде чем оставлять домен такому невротику как ты! Умным людям хватает гораздо меньшего времени, чтобы принять неизбежное. Ты не принял этого за двадцать лет — что ж, это твоя проблема!

— Посмотрим! — выпалил Увилл, который, судя по всему, хотел бы сказать много больше, но боялся не совладать со своим недугом.

Ничего более не говоря, он, трясущийся от ярости, стрелой выскочил из комнаты. Давин, подумав, остался.

— Он обязательно выкинет что-то на день ступления, — проворчал Дафф, потянувшись к кружке.

— Я тоже так думаю, — хмуро кивнул Давин.

— Да и Гурр с ним! — отмахнулся Дафф, утирая рукавом смоченную вином бороду. — Может быть это излечит его от фантазий!

— Ты плохо его знаешь, — покачал головой лорд Олтендейл. — Увилл не признаёт другой реальности кроме той, что придумал сам.

— Что ж, тем хуже для него, — философски пожал плечами Дафф, указывая на бутыль. — Выпьешь со мной?

— Нет, — Давин неодобрительно окинул взглядом беспорядок, царящий в комнате. — Да и тебе не мешало бы попридержать коней. Послезавтра здесь будет много гостей, и они не должны увидеть тебя в таком состоянии. Дафф Савалан — не слюнтяй, и им нельзя дать даже малейшего повода так думать!

— Да пошли они все! — пьяно мотнул головой Дафф, но тут же ясно взглянул да Давина. — А впрочем, ты прав. Я — Дафф Савалан!

И резким движением руки он смахнул на пол всё — и бутыль, и кружку, и даже свечу.

***

Зала была полна народа. Здесь были все вассалы Колиона, несколько лордов (из тех, кто обещал, не прибыл лишь Брад Корти, но он, возможно, просто опоздал), а также духовенство и домочадцы самого Даффа. После того, как был совершён молебен по усопшей, которая теперь, преодолев Белый Мост, начнёт свой трудный путь восхождения по Белому Пути, началась тризна. Даже неважное состояние хозяина дома в последнее время никак не сказалось на организации — еды и питья было вдосталь.

Во время тризны в день ступления не принято произносить речей. С этого дня душа умершего окончательно отрывается от этого мира и не принадлежит ему больше. Люди едят и пьют, чтобы, скорее, подчеркнуть торжество жизни, которая пока ещё есть у них. Лишь близкие люди вначале произносят какие-то слова, вспоминая всё доброе о почившем.

Естественно, что по старшинству первым сказал своё слово Дафф. Он действительно взял себя в руки и сейчас выглядел скорее утомлённым, что опустошённым. Для всех вассалов, для лордов доменов он вновь был Даффом Саваланом, одним из влиятельнейших людей к северу от Саррассы.

Дафф сказал очень простые и подкупающие искренностью слова. Он, мастер витиеватых речей, словесного тумана и завуалированных оскорблений, сейчас говорил нарочито просто — короткими, лаконичными фразами, словно ему не хватало дыхания на большее. И было видно, что он говорил от души.

Этот Дафф был совершенно незнаком Давину. До этого момента он знал двух Даффов — легкомысленного повесу и балабола, а затем — хитрого и лицемерного, надменного и насмешливого. Сейчас он словно заглянул за все баррикады, что воздвигал Дафф в своей душе, и увидел его суть, не прикрытую доспехами цинизма. Впрочем, быть может, Дафф и сейчас играл какую-то свою роль, но Давину всё же хотелось думать, что Лаура сумела сделать этого человека лучше.

После слов мужа коротко высказались и дети. Камилла и Желда едва сдерживали подступающие слёзы, Борг же, несмотря на юный возраст, держался весьма достойно. И вот теперь надлежало сказать Увиллу. Давин со щемящей болью в сердце ожидал этого выступления. Он пытался говорить с сыном, увещевать его, даже умолять. Но тот, как обычно, игнорировал всё сказанное, механически кивая на просьбы отца, но по его выражению лица нельзя было понять — слышит ли он сказанное, и, главное, последует ли ему. В общем, Давин смирился и теперь ему оставалось лишь надеяться на благоразумие юноши.