"Фантастика 2024-30". Компиляция. Книги 1-25
Шрифт:
Эти роптания возносились к Арионну, и в конце концов переполнили чашу его терпения. Отвернул он своё лицо от Паэтты, и оставил её. И давно позабытые бедствия вернулись — бури, холода, неурожаи, болезни… Люди вновь в поте лица должны были добывать себе пропитание. Настал конец золотого века Паэтты.
А уже внуки Табарда, Венд и Тайлен, бывшие один наместником Севера, а другой — наместником Юга, начали междоусобную войну. Асс ожесточил сердца их друг на друга, и забыли они о братской любви. В результате кровавой войны рухнула Великая империя, расколовшись на две части. Венд назвал свою Кидуанской империей, а Тайлен — Саррассанской.
Осторожно взяв книгу, Увилл небрежным кивком отпустил прислугу, а через секунду позабыл об их существовании, погрузившись в чтение. На какое-то время он позабыл даже, что находится в комнате Даффа, в которой, возможно, обитал злобный дух.
Впрочем, когда настала ночь, он не раз вспомнил об этом. Увилл вздрагивал от малейшего шороха, многие из которых ему, возможно, просто мерещились. Лёгкий скрип дерева, шуршание мыши, поскрёбывание жучка-древоточца где-то в потолочной балке — всё это заставляло Увилла покрываться холодным потом. Однако же всякий раз, доведённый до отчаяния новым приступом паники, он хватался не за спасительную трубку, которую, к слову, оставил в прежней комнате, а за «Жизнеописание бога-короля Вейредина…».
Это помогало. Справившись с волной иррациональной паники, Увилл начинал рассуждать более трезво. В шелесте листвы за окном ему больше не слышалось замогильное дыхание, а в поскрипывающих от времени половицах — чьи-то шаги. На какое-то время Увилл мог даже вздохнуть с облегчением, пока воспалённое воображение не начинало вновь всё сильнее раскручивать своё скрипучее колесо. И именно в этом отлично помогала книга — она позволяла отвлечь разум от мистических мыслей.
***
Увилл больше не курил дурную траву. Более того, подобно другим людям его сорта, он теперь проявлял крайнюю нетерпимость к этой пагубной привычке, замечая её у других. Он мог едва ли не часами читать нотации кому-то из своих подчинённых, если замечал характерный сладковатый запах дыма, исходящий от него. Для прислуги же было поставлено неукоснительное требование — если кто-то будет уличён в курении, то будет немедленно обращён в крепостные, не говоря уж об употреблении отвара. За такое Увилл, наверное, приказал бы снять со спины всю кожу плетьми.
Постепенно он вернулся к образу великолепного лорда, каким он и хотел быть всегда. Его наряд теперь отличался безукоризненностью, осанка была прямой, а на лице неизменно присутствовало выражение безмятежного могущества. Но самое главное — он стал весьма внимателен к Камилле.
Пожалуй, если бы несчастная девушка не истосковалась так по братской любви, она смогла бы заметить некую натянутость и неискренность в том, как обращался к ней Увилл, но сейчас она этого не замечала. Похоже, Камилла принимала игру брата за чистую монету и была необыкновенно счастлива.
Её длительная болезнь стала понемногу отступать. Наконец девушка впервые за долгое время появилась на людях, вызвав множество восторгов по этому поводу. Причём более всего восторгались, похоже, ровно те же люди, кто выказывал ей больше всего пренебрежения при прошлом хозяине замка. Впрочем, Камилла не обращала на это ровным счётом никакого внимания.
Похоже, Колион возвращался к нормальной жизни. Он словно вновь ожил. Кажется, даже люди на улицах города стали улыбчивее. Простолюдину, по большому счёту, не важны все те политические игры, развлекающие знать. Для них куда важнее осознавать, что их лорд готов в любой момент защитить их — и не столько от внешнего врага, сколько от произвола своих же вассалов. Они хотят быть уверенными, что их хлеба не потопчут барские кони; что меч, который несколько дней выковывал мастер-кузнец, не заберёт себе надменный дворянин, обещая заплатить «как-нибудь позже»; что их юная дочка не наложит на себя руки из-за того, что над ней надругался молодой барчук.
Впрочем, впереди население домена ожидали ещё более удивительные вещи.
***
Как и прочие лорды, Увилл имел в распоряжении Совет. Как правило, их было два — Большой и Малый. Большой Совет включал в себя всех вассалов и собирался весьма нечасто по особым случаям. Малый же включал в себя лишь нескольких наиболее приближённых к лорду дворян и собирался достаточно часто — конечно, если лорд хотел слышать мнение своих подданных.
Всё время, пока продолжалась наркотическая депрессия Увилла, никакие Советы не собирались. Теперь же ситуация кардинальным образом изменилась. Увиллу очень нравилось играть роль лорда, и он с удовольствием окружал себя всеми возможными атрибутами власти. Поэтому он, подобно богу-императору Вейредину, ввёл церемониал ежеутреннего Совета.
Теперь ежедневно в девять часов утра он собирал в своём кабинете четверых вассалов, которых отметил за блестящий ум. Трое из них проживали в самом Колионе, четвёртому же, барону Бардеру, пришлось переехать сюда, оставив поместье на старшего сына. Своим ближайшим советником Увилл негласно считал барона Гардона, и это было не только данью тому, что благодаря ему он стал лордом. Барон действительно был умён и хитёр, и у него было достаточно опыта, чтобы поделиться им с молодым сюзереном.
В какой-то момент Увилл, в голове которого уже зародилась идея, попросил барона Бардера оценить запасы Колиона, а также его годовой доход ото всех подконтрольных владений. На это ушло более двух недель, но в конце концов Бардер доложил о том, что его миссия выполнена.
Это был очередной утренний Совет. Увилл, как всегда безукоризненно выглядящий, восседал на жёстком и неудобном стуле — таком же, как и у прочих членов Совета. Он специально распорядился убрать из кабинета удобные кресла, дабы он сам и его советники не расхолаживались. Это была ещё одна идея, почерпнутая из «Жизнеописания бога-короля…», ставшего для Увилла настольной книгой. За это время он прочёл её уже дважды, и до сих пор иногда возвращался к заранее заложенным страницам, даже читая другие книги Даффа.
Нужно сказать, что он вполне сознательно пытался походить на легендарного правителя. Все его юношеские идеи об империи и единовластии, распалённые теми двумя романами, что купил ему когда-то Давин, теперь вспыхнули с новой силой, наполняясь совершенно новым содержанием.
Вполне возможно, что ещё одной причиной долгой депрессии для вечно кипящего, невротичного юноши стала внезапная потеря цели в жизни. Больше двадцати лет он горел жаждой мести, и жажда эта не утихла, как это чаще всего бывает с более уравновешенными людьми. Двадцать лет он мечтал лишь о том, чтобы поквитаться с Даффом и вернуть себе домен своих предков. И вот мечта исполнилась… И, как многие увлечённые натуры, Увилл ощутил пустоту.